Здена сидела на кушетке и плакала. На кладбище она кое-как держалась, а сейчас дала волю слезам. Карел не имел права кончать с собой, он должен был предвидеть, как они повернут его самоубийство! На их семью ляжет позор, у них будут неприятности, шутка ли — объявить его причастным к этим предателям и шпионам. Джо молча ходил по кабинету. Честь семьи, фамильная гордость, у него никогда не было ничего подобного и не будет, потому что у него не было родословной, не было предков, оседлой жизни, где по наследству передаются вещи, дома, предания, обычаи, этот отлаженный быт.
— Вы должны нам помочь, — вдруг тихо сказала Здена. — Они не имеют право клеветать на Карела, он ведь подписал бумагу, которую они привезли.
— Какую бумагу? — вскинулся Джо.
Оказывается, в тот вечер Карел позвонил сестре и рассказал, что к нему приезжали и требовали подписать заявление в газету, где он бы осуждал заговорщиков, выражал свое возмущение и требовал самой суровой кары. Он подписал. И он был в отчаянии от того, что согласился, уступил.
— Так вот в чем дело, — сказал Джо. — Теперь понятно. Они разозлились потому, что Голан ускользнул.
— Но они не имеют право мазать его грязью.
— Наверное, это и подтолкнуло его.
— Может быть, он написал об этом в предсмертном письме.
— Вы читали его? — спросил Джо.
— Нет, не читала. Мы приехали с мужем. Мы видели это письмо. Но оно было адресовано не нам.
— О господи! — сказал Джо. — А теперь какого черта вы мне все это выкладываете? Что я могу?
— Вы человек независимый. Вы иностранец. Они должны считаться с вами… Вы где-то там сможете сообщить… Я хочу защитить имя Карела.
Джо стоял перед ней, засунув руки в карманы.
— Не смотрите на меня так, — сказала Здена. — Да, я сейчас забочусь о своих детях. Карел не подумал о них, у него не было детей.
— Они не знают, что вы знаете… Вам лучше помалкивать об этом.
Она поняла.
— Я никому не говорила. Может, и вам не надо было?
— Может быть, — сказал Джо.
На камине стоял мраморный бюст Марка Аврелия с латинской надписью.
— Что здесь написано? — спросил Джо.
— “Скоро ты забудешь обо всем, — перевела Здена. — И все в свою очередь забудут о тебе”.
— Это правильно, — сказал Джо. — Вряд ли я что-то смогу. Попробую, конечно.
В суматохе этих дней он как-то не заметил исчезновения Магды. Он приходил домой и ложился на диван, лежал бездумно, дремотно, иногда так и засыпал не раздеваясь. Приходил на работу небритый, в мятой рубашке… Когда с ним заговаривали, он некоторое время заставлял себя слушать, потом ему становилось скучно, он поворачивался и уходил. Газеты, погода, радио, книги, еда, девицы — все стало неинтересным. Музыка и та звучала тускло. Не хотелось никуда идти. Жизнь внезапно лишилась смысла. Неизвестно, был ли он раньше. Наверное, был, потому что Джо был занят борьбой. За каждый день своего пребывания в этом благословенном мире. Он рожден был для борьбы: со своими слабостями, недугами, беспомощностью своей мысли, сам процесс борьбы был наслаждением независимо от того, побеждал Джо или нет. И вдруг все это утеряло смысл.