Очень уж краткая история человечества с древнейших времен до наших дней и даже несколько дольше (Бестужев-Лада) - страница 74
Скандал разразился, когда заговорили поэтические музы.
В 1857 году вышел сборник стихов хорошего французского поэта под кокетливо-шокирующим названием «Цветы зла». Когда перелистываешь его полтораста лет спустя, ясно видно, что это — всего лишь цветочки по сравнению с ягодками последующих времен.
Скажите, ну что тут такого:
Тем не менее автор был публично обвинен в оскорблении общественной нравственности и привлечен к судебной ответственности. Ряд стихотворений из книжки изъяли. «Эстетизация пороков», «заигрывание со злом» — таков был суровый вердикт литературной критики.
Дурные примеры, как известно, заразительны. А уж стихи, которые публично признают скандально-дурными!..
Словом, прошло совсем немного времени, и во Франции появилось целых три стихотворца, которых тоже иначе не называли, как «проклятыми поэтами», потому что их творения были еще кошмарнее. Трем подражателям нашлись еще тридцать три в разных странах Запада. А к 1890-м годам мода на «эстетизацию пороков» добралась и до России. Подражатели «Цветов зла» получили общий ярлык: «декаденты» (упадочники). А мода продолжала распространяться…
Сегодня, с расстояния полутора веков, нам более или менее ясно, что именно произошло. А тогда это просто считалось дурной модой.
А произошел не более и не менее как переход количества в новое качество (худшее). Именно в середине XIX века крупные города Западной Европы наводнили толпы поэтов, писателей, художников, композиторов, музыкантов, которым, как мы уже говорили, стало просто физически невозможно пробиться к своей аудитории, и они бедствовали или даже умирали от голода на своих чердаках и в своих мастерских.
Всего несколькими десятилетиями раньше, в пору золотого века западной культуры (до первой половины XIX века включительно), порядок был один — и быть не могло никакого другого. В каждой сфере искусства каждой крупной европейской страны существовал корифей-кумир (реже двое-трое), не знать которого для просвещенного человека было предосудительно. Сразу за ним шел десяток-другой поэтов, вообще художников второго ряда (в России они так и назывались: «поэты пушкинской поры»). Знать хотя бы некоторых из них было желательно, но не обязательно. А иерархию замыкали сотни любителей, произведения которых были рассчитаны на домашнюю аудиторию («я пишу стихи в альбом…»). Таким образом, система «художник — его аудитория» была строго сбалансирована веками.