Дары ненависти (Астахова, Горшкова) - страница 302

«Про дороги можно забыть, — мрачно решила Грэйн. — Про уединенные хутора и заброшенные сараи — тоже».

Слезы Морайг, а ведь они так хорошо шли! Неплохо шли, весьма неплохо. Расстояние до побережья, казавшееся прежде непреодолимым, стремительно сокращалось. Каких- то лайгов сорок, может, уже и меньше — они и впрямь немало прошли благодаря украденной овечке! Каких-то сорок лайгов… Грэйн уже почти слышала, как рокочут серые волны моря Кэринси, накатываясь на берега Синтафа. Почти чуяла соленый морской ветер. Почти вырвались!

Что бы сделала сама эрна Кэдвен, доведись ей устраивать облаву? Пустить по всем дорогам патрули, рассадить по кустам секреты, окружить район и начать тщательно прочесывать округу, медленно сжимая кольцо. Частой цепью, чтоб и мышь не проскочила. Лучше — с собаками. Собак она пока не чуяла, но, может, это из-за насморка, и скоро она вообще ничего не учует! Вопрос лишь в том, а хватит ли у преследователей людей на такую масштабную облаву? По всему выходит, что хватит.

Два дня, ну хорошо, пусть три… И вот на пути вырастают синтафские оборванцы с мушкетами, а подсказать безопасную дорогу больше некому, и боги молчат, молчат…

Обходить. Петлять. А потом — прорываться! И держать сухим порох, чтоб уж точно не попасть больше в когти охотников живьем. Обложили… с-сволочи!

Медленно-медленно, по доли дэма сдвигая свое тело, Грэйн начала отползать от дороги. Голова налилась болезненной тяжестью и клонилась книзу, но сейчас, когда ролфи стелилась на брюхе по жирной синтафской земле, это было не так уж и плохо.

«Что я скажу Джоэйн, а? Что?»

Впрочем, говорить ничего и не пришлось. Промокшая шуриа тихонько шмыгнула носом, вопрошая без слов, Грэйн помотала головой, растерла грязь по лицу и молча показала на лес. Беглянки, пригибаясь и вздрагивая от падавших за шиворот ледяных капель, шмыгнули в ельник. Дождь шуршал, заглушая их шаги и урчание в пустых животах. Лес превратился в капкан, но… Приближался рассвет, а выхода из ловушки все равно не было.


Дождь моросил всю ночь без остановки, такой мелкий и противный, какой бывает в самый разгар осени. Сумрачный темный ельник глушил все звуки, и беглянки, укрывшиеся под выворотнем, слышали только мерное тихое шипение. Ни шагов, ни голосов, ни характерного звяканья оружия. В такую паршивую погоду да еще ночью загонщики не спешили соваться в лес.

«Плохо. Все плохо», — думала Джона, прислушиваясь к тяжелому дыханию ролфийки.

Горячая, вялая, больная. Плохо.

— Ты заболела?

Не ради ответа спросила. Хватило легкого касания губами раскаленного лба. Джона всегда так делала, когда дети болели. Только Грэйн не малышка, и нет под рукой ни лекаря, ни знахарки, ни горячего молока с медом.