Невдалеке маячили десятка полтора темных неподвижных фигур. Двое матросов стерегли женщин. Истощенные и перепуганные, те боялись даже громко дышать. Молчаливое присутствие "товара" внезапно показалось Рапису неприятным; он встал и, коротко бросив своим людям: "Ждите", медленно двинулся вдоль пляжа. Вскоре тени на песке растворились во мраке, и капитан внезапно осознал, что он один. Не так, как в каюте на "Змее". Один. Он мог идти куда угодно, так долго, как только бы пожелал.
Волны тихо шуршали о песок.
Шагая, он вспомнил такую же ночь и такой же пляж много лет назад и ощутил щемящую тоску по всему тому, что оставил тогда на пляже, позади, раз и навсегда; по молодому офицеру морской стражи Армекта, которым он тогда был, и прекрасной, благородного происхождения гаррийке, которая его обманула.
Он повернул назад. Внезапно ему показалось, что если он пройдет еще немного, то окажется в том месте, где вновь найдет свою прежнюю жизнь, которой он изменил. Да, он был совершенно уверен, что она… _она ждет его там_. Он готов был ее убить. Он этого не хотел. Он возвращался все быстрее, словно опасаясь, что матросы и женщины таинственным образом исчезнут… Тихая армектанская ночь внезапно показалась ему враждебной. У него был свой корабль, свои матросы, своя морская легенда — и он не хотел всего этого терять. Даже на мгновение. Этот корабль и эти матросы…
Он горько усмехнулся. Вряд ли кто-то из команды размышлял над смыслом жизни, да и вообще хоть как-то ценил свою собственную жизнь. В некотором смысле он всех их любил. Может быть, именно за это? Они же в свою очередь любили своего капитана. Никто из них не в состоянии был сказать почему. Но разве это имело хоть какое-то значение? Важно было совершенно другое, а именно то, что его — кровавого предводителя убийц, Бесстрашного Демона, как его называли, — могли любить четверть тысячи человек, которые ни разу его не предали. Они были людьми. Неважно какими. Достаточно того, что, вероятнее всего, мало кто из благородных морализаторов, столь охотно делящих мир на добро и зло, мог похвастаться любовью к собственной персоне хотя бы десяти человек, не говоря уже о сотнях. Рапис был уверен, что, когда он в конце концов уйдет, он оставит по себе добрую память в сердцах всех моряков, плававших под его флагом. Для него это было крайне важно.
Именно потому он не любил вспоминать о далеком прошлом и старался не вызывать тех событий в памяти. Перед ним была еще немалая часть жизни, но ему уже было жаль впустую потраченных в молодости лет. Объявленный вне закона, проклятый сотнями, а может быть, и тысячами людей, он нашел свое благо. Свое место.