Она швырнула пакет ему в руки, бросилась к двери и распахнула ее.
– Вон, – приказала она. – И немедленно.
Зейн прошел мимо, затем остановился и шагнул к Келли, возвышаясь над ней. Вена на его виске вновь запульсировала, серые глаза горели холодно и твердо, как алмазы.
– Пишите свои фантазии, Келли, – произнес он хриплым от гнева голосом, – но вкладывайте в них хоть немного чувства, чтобы люди им поверили. И помните, что, хотя в мире много добра, здесь есть и зло – настоящее зло. Им нельзя пренебрегать. Никогда.
– Я уже научена этому, – горько произнесла она. – Вы и мой отец преподали мне горький урок. Убирайтесь сейчас же.
Он долго смотрел на нее с безрадостной улыбкой, от которой кривились уголки рта.
– До свидания, – произнес наконец Зейн, и в его голосе засквозило безграничное презрение. Он повернулся и вышел.
Келли захлопнула дверь, нетвердыми шагами подошла к дивану и бросилась на него, подняв подушку. Как сквозь сон она слышала ворчание мотора джипа, постепенно затихающее вдали.
Она утомленно приложила ладонь к лихорадочно горячему лбу. Хотелось расплакаться, но мешала отвратительная пустота внутри, ощущение, что она растратила все свои слезы, все чувства и больше у нее ничего не осталось.
Спустя несколько минут Келли нехотя поднялась и, качнувшись, опустилась на стол Джимми, на котором стояла ее пишущая машинка. Она посмотрела на разложенные на столе бумаги. Да, действительно он рылся в них, даже сунул нос в последнее письмо матери – оно оказалось свернуто неаккуратно. Да такой негодяй заслуживает не просто ненависти, а гораздо большего.
Не в силах думать дальше, она заставила себя собрать наполовину оконченную рукопись. Пытаясь забыться, Келли начала перечитывать ее, представляя, какой мог ее увидеть Зейн.
Наконец ей удалось сосредоточиться. Музыка из дома Терри прервалась. Вероятно, Мэвис каким-то образом образумила неистового доктора. Какая блаженная тишина после всех треволнений дня!
Но по мере того, как Келли читала собственную рукопись, тошнота и пустота заполняли ее нутро, руки начали предательски дрожать. Она пробежала глазами сперва одну сказку о животных, затем вторую.
О нет, думала она, покачивая головой, нет, этого не может быть! Сказки были бесхитростными, гладко написанными, поучительными и жизнерадостными! Но Зейн прав: в них чувствовалась явная пустота, недостаток чего-то очень важного. Что-то в них было слащавое, глуповатое…
Услыхав настойчивый стук Мэвис в дверь, Келли не смогла заставить себя ответить. Ее сковало оцепенение. «Безвредные». Да, именно так выразился продавец о ее книге. Этот эпитет лучше всего подходил ее сказкам – они и вправду были безвредными.