Спустя час лейтенант уже докладывал майору Мехеде о добытых им сведениях.
Выслушав доклад Коваля, майор вскочил из-за стола.
— Да ты понимаешь, какие сведения ты раздобыл! Первейшей важности сведения! Ведь Николай Панченко вместе со всеми подпольщиками расстрелян немцами. И труп его односельчане опознали. По левой руке, на которой не было указательного пальца, отрезанного силосорезкой. Я специально опросил недавно всех, кто присутствовал при опознании расстрелянных. А теперь выясняется, что старуха Цивка пишет Николаю Панченко письма да еще отправляет их с такими предосторожностями!…
* * *
Майор Мехеда сидел в отделе кадров артели «Коммунар» и изучал личные дела работников. Непривычный галстук жал ему шею, штатский костюм стеснял движения — все время казалось, будто пиджак сползает с плеч.
Работники отдела кадров холодно посматривали на этого неожиданно приехавшего из области ревизора, и в их взглядах читалось: «Почему вдруг ревизия? Смотри, да и придерется: мол, личные дела неправильно оформлены или еще что…»
Одной только девушке с пышным перманентом, отбиравшей для просмотра ревизору личные дела, присутствие незнакомого, пусть даже немолодого мужчины доставляло видимое удовольствие. Она все время вертелась возле Мехеды, бросала на него выразительно-смущенные взгляды и кокетливо улыбалась.
«Экая надоедливая особа!» — с досадой думал Мехеда, стараясь оградить себя от заигрываний томной девицы подчеркнутой деловитостью. Он уже устал от груды просмотренных папок. Как всегда, в минуты волнения его начинала мучить изжога и тупая боль в подреберье. Чтобы скрыть свою заинтересованность единственным делом, ради которого он приехал, — документами Николая Панченко, — ему приходилось делать вид, будто он пристально изучает все личные дела сотрудников «Коммунара».
Наконец, в очередной стопке поданных девушкой личных дел он увидел то, что его интересовало. Под номером 1245 на папке красовалась четко выведенная надпись: «Панченко Николай Федорович».
С нарочитым безразличием взглянув на надпись, Мехеда вытащил портсигар, долго разминал папиросу, прикурил. Спасительная папироса, дающая возможность собраться с мыслями, овладеть своими чувствами! Теперь можно придвинуть папку к себе и открыть обложку. Мехеда неторопливо перевернул страничку и едва не вскрикнул от изумления, хотя именно этого ожидал: с фотографии, приклеенной на первом листке личного дела Николая Панченко, на него смотрело уже знакомое лицо Цивки. То самое лицо, которое он впервые увидел на портрете в хате бабы Домахи, то самое лицо, которое он досконально изучил по маленькой, тайком сделанной с этого портрета фотографии, лежавшей сейчас в кармане его пиджака.