Привыкать Серго не собирался, а подумать о хлебе, об источнике существования надо было. У околицы он срубил подходящее дерево, ободрал, выдолбил в широком стволе колоду — нечто среднее между пирогой индейца и южнорусской душегубкой. Свой челн — это уже серьезное дело. И рыбачишь, где больше по душе, и рекогносцировку местности производишь невзначай.
Огляделся Серго и, не утруждая губернатора, не беспокоя казачьего сотника, командовавшего охраной ссыльных, тихонько перебрался из Потоскуя в деревню Мотыгино. Там жителей побольше, заработок предвиделся — богатым мужикам требовался пастух, и до торгового села Рыбного всего двенадцать верст по Ангаре. В Рыбном две лавки, церковь, не слишком привлекавшие Серго, и очень нужная почта. По воскресеньям на почту со всей округи приплывают на своих колодах ссыльные. Вот и случай, не возбуждая лишних подозрений казаков, познакомиться с нужными людьми.
— Хорошо бы всем нам собраться, поговорить, душу отвести, — предложил Серго одному, другому новому товарищу.
— В воскресенье, говорите, после почты… (дальше заканчивал уж каждый по-своему, часто в зависимости от срока пребывания в ссылке).
— Благодарствую, обязательно буду!
— А? Отчего же, можно.
— Вы считаете, это безопасно, да?
— Гм. Любопытно. Ну, была не была!
Всех их не так много — тридцать пять — сорок человек. Очень разных и по нынешним стремлениям и по прошлой жизни. По политическим взглядам — большевики, меньшевики, эсеры, анархисты, польские, латышские и еврейские националисты. Были люди безнадежно разочарованные, полностью смирившиеся, ничего хорошего уже не ждавшие. Были колеблющиеся, слишком давно вырванные из активной жизни. Теперь, если налетит свежий ветер, искра, прикрытая их нетвердой рукой, может и совсем угаснуть, а может и разгореться славным костром.
В ближайшее воскресенье поплыли челны от Рыбного вниз по быстрой высокой воде. Ссыльные выгребали к левому берегу Ангары. Там, за сплошной стеной тайги, сколько угодно укромных мест, легко затаиться от нежелательного человека, от сотника и его казаков. А мошкару, гнуса, как говорят сибиряки, в летние месяцы всюду приходится терпеть.
Серго нетрудно было заинтересовать своих слушателей. При всем различии их взглядов, при всех непримиримых противоречиях все одинаково жаждали новостей. А новости Серго мог выкладывать со щедростью рождественского Деда Мороза. За новость вполне сходили события хотя бы двухлетней давности — третьеиюньский переворот премьера Столыпина, вся его последующая политика, крест-накрест перечеркнувшая "свободы", высочайше дарованные манифестом 17 октября, и жалкие "основные законы" 1906 года. И уже совсем откровением явилось то немногое, что Серго успел услышать в пересыльных тюрьмах и на этапе о Парижской пятой конференции РСДРП, осудившей, после доклада Ленина, ликвидаторов и отзовистов.