Томский отыскал в кармане спички. Судя по свежим пятнам на листке – следам крови из раны на ноге дружка Гиви, – послание предназначалось именно ему. Когда Томский развернул записку, то первое, что бросилось в глаза, была монограмма в виде букв «Ч» и «К», обвитых куском колючей проволоки. Лаконичный текст раскрывал секрет клички коменданта Берилага. Две таинственных буквы оказались аббревиатурой, сокращением имени и фамилии.
Спичка погасла, но Томский даже не заметил этого. Итак, враг не истреблен. Он просто переродился и ждал своего часа, чтобы ударить в тот момент, когда Томский станет наиболее уязвимым.
Зарычав, молодой человек ударил кулаком в стену туннеля с такой силой, что в кровь разбил костяшки пальцев. Несмотря на темноту, семь слов записки словно полыхали у него перед глазами: «Встретимся на Лубянке. Искренне расположенный, Чеслав Корбут». Это было приглашение, от которого нельзя отказаться…
* * *
В тот момент, когда Томский обдирал в кровь кулаки в ярости от собственного бессилия, виновник его бед блаженствовал в своем кабинете на станции Улица Подбельского. В помещении царил полумрак. Огонек керосиновой лампы едва пробивался сквозь закопченное стекло, освещая безмятежное лицо сына профессора Корбута. В нем не было ни намека на фанатизм и наглость, так поразивших недавно не склонного к сантиментам товарища Москвина.
Чеслав Корбут сидел в кресле с вытертой на подлокотниках обивкой и поглаживал спину белого пушистого зверька, свернувшегося калачиком у него на коленях. Существо длиной сантиметров в сорок имело пушистый хвост, короткие полукруглые уши и умильную мордочку с розовым носом и черными глазенками. Животное это выглядело бы как обыкновенная ласка, если бы не одно обстоятельство: воздействие радиации наградило его двумя лишними лапками.
– Шестера, девочка моя, – ворковал Корбут. – Только ты одна у меня и осталась. Вокруг одни дураки и сволочи. Ну ничего, подружка, прорвемся. Мы им еще покажем, кто здесь хозяин.
Грозный комендант Берилага находился в прекрасном расположении духа, и главной тому причиной была его любимица. Когда шестила- пая ласка была рядом, страсти, бурлившие в груди у Чеслава, затихали, и клокочущий котел эмоций на время остывал. В такие минуты Корбу- ту хотелось только одного: не видеть людей, смотреть на тлеющий огонек керосинки и чувствовать ласковое тепло Шестеры у себя на коленях как можно дольше.
Под потолком комендантского кабинета висели две мощные люминесцентные лампы, но комендант пользовался ими только во время работы. С раннего детства яркий свет вызывал у него острые приступы головной боли и непреодолимое желание крушить все, что попадалось под руку. От этого недуга Чеслава не смог вылечить даже отец – ныне покойный профессор Михаил Корбут, поэтому размышлять и строить планы начальник Берилага предпочитал в полутьме.