Накануне отъезда Можайский побывал у книгопродавца Кольборна.
Путешествие предстояло долгое, он решил захватить с собой хоть немного книг. Приказчик встретил его как давнего и уважаемого клиента и проводил в маленькую комнатку позади лавки. Кольборн сидел у пылающего камина. Против него посетитель разглядывал гравированную картину в старой, ветхой книге. Услышав шаги, он встал, поднял голову, откинул рукой пряди темных вьющихся волос.
Можайский слегка отступил, — он увидел бледное лицо, тонкий изгиб бровей и нежный девичий подбородок…
Он не расслышал, что сказал Кольборн, назвал ли тот имя. Но нужно ли было его называть?..
Байрон протянул руку. Он глядел в упор, прямо в глаза Можайскому.
— Кольборн говорил мне, что вы его давний и верный покупатель и ценитель английской поэзии, — голос у Байрона был мелодичный, чуть певучий. — Сожалею, что до сих пор не имел чести знать вас, капитан.
— У вас есть почитатели и в России, слышал, что вы имели намерение приехать…
— Да. Я думал об этом. Все, что я читал о России и русских, мне ничего не объяснило. Для меня ваш народ и ваша страна — тайна… Это молодой народ. Его ждет великое будущее, — слышал Можайский.
Кольборн внимательным взглядом посмотрел на них обоих и ушел в лавку.
— Вы говорите, у меня есть читатели в России. Я думаю — немного… Английский язык…
— Мне случалось читать «Чайльд-Гарольда» не знающим английского языка. Затем я переводил смысл, и они слушали со вниманием; главное — душа поэта, его мысль. И музыка стиха, — ее можно уловить, даже не зная языка.
— Москва… Москва… — произнес Байрон, точно любуясь непривычным сочетанием звуков. — Это была великая жертва. Какой народ способен принести в жертву священный, древний город и тем отстоять свою независимость?
— Хорошо, что вы помните об этом. Мне кажется, здесь, на острове, стараются это забыть.
Чуть припухлые, чувственные губы Байрона шевельнулись, на них появилась презрительная усмешка.
— Здесь, в Англии, живет множество глупых и напыщенных себялюбцев, которые считают все не английское недостойным внимания. Вы были ранены? — неожиданно спросил он.
— Да. Под Лейпцигом.
— Я никогда не видел большого сражения, настоящего большого сражения, такого, как Бородино или Лейпциг… О, этот человек! Я вижу его в роковую ночь, когда решалась его судьба. Я вижу этот гордый, мрачный дух, могущественный даже в дни испытаний!
Несколько мгновений он молчал…
— Итак, Бурбоны восстановлены. Здесь, в Лондоне, шайка аристократов восхваляет презренного и продажного Людовика XVIII… Я с гордостью видел, как рушились надежды на республику во Франции! Жалкий Бурбон на престоле, а властителю полумира оставлен островок в Средиземном море! Что бы ни говорили, я предпочитаю льва волкам!