"Не хватало еще увидеть жреца, совершающего ритуал плодородия, или чего тут у них… у нас заведено" — вновь скептик в голове у Марка взял верх. Тем временем людской поток уже миновал пределы поселения и углубился в лес немного южнее того места, где Марк из него вышел. Проделав не более сотни шагов по узкой, еле обозначенной тропке, люди попадали на широкую и большую как футбольное поле (почему-то именно это сравнение пришло на ум Марку) поляну. В самой ее середине высилось нечто такое, что заставило сдать свои позиции даже упрямое "не может быть", казалось навсегда поселившееся в сознании у юноши. Там, среди сочной зеленой травы, переливалась на солнце всеми оттенками цветов огромная хрустальная пирамида. Лучи солнца освещали ее правое ребро и через неразличимые глазу хитросплетения дырочек и отверстий, преломлялись так, что вся середина пирамиды была словно омыта золотым дождем. На самой ее вершине, куда, вероятно вела внутренняя лесенка (все стены хрустальной пирамиды были гладкими), стояла маленькая фигурка в причудливом головном уборе и длинных одеждах.
Постепенно подходившие люди собирались в живое кольцо вокруг пирамиды. В ожидании начала они не садились, не было и громких оживленных разговоров — все, казалось, с благоговейным трепетом готовились принять "послание богов". Марк заметил такое же выражение на лице у Яглы, и даже у его маленького ребенка, Юма, который и не думал начинать плакать или капризничать.
Неожиданно резкий звук пронзил все пространство вокруг и фигурка на вершине пирамиды заговорила.
— Хо! — громко выкрикнула обладательница причудливого головного убора, и вновь повторился резкий звук непонятного происхождения, несравнимый ни с чем, что Марку доводилось слышать раньше.
— Дочери и сыны Золотой Пирамиды, обратите свои взоры ко мне, Враске, посланнице богов, и пусть ваши уши не пропустят ни звука из моих слов!
По большому счету это вступление не имело никакого смысла, Марк не заметил ни одного соплеменника, чей взгляд не был бы и так намертво пригвожден к вершине Пирамиды, а уж не прислушаться к властному голосу Враски, предсказательнице неправды, как ее сразу окрестил про себя Марк, вряд ли кому-то бы удалось.
Но видно таков был ритуал — слыша каждый раз хорошо знакомые слова, люди получали подтверждение, что мир неизменен и поэтому надежен, и готовы были сделать все, только чтобы сохранить это так и дальше.
Однако на тринадцатилетнего мальчика эта магия совершенно не подействовала, как впрочем и на ту часть Марка, которая отвечала за реакции неожиданно поселившегося в нем взрослого мужчины; напротив — она вызвала бурю негодования, будто пафосные слова Враски по-настоящему задели его за живое. Но Марк не спешил разоблачать Враску. И тем самым предоставил право сделать первый шаг ей.