Старик понял, что его гостям не до него, и ушел в каморку за печкой.
Алексей сразу спросил Шерстнева:
— Что случилось с Лещевским? Он жив?
— Жив.
— Где он?
— В городской тюрьме. Видел, как арестованных выводили во двор. Сначала он сидел в подвале гестапо, и я только недавно узнал, что его перевели.
— Его надо спасти, Тимофей, слышишь? Обязательно надо.
Шерстнев усмехнулся.
— Будто я сам не понимаю. Легко сказать…
— Надо что-то придумать.
— Сам об этом все время думаю. Думать мне вообще немало приходится сколько времени вас вот искал.
Помолчали. Потом Тимофей, скребя бороду, медленно проговорил:
— Я и с городскими подпольщиками советовался…
Служит в тюрьме один человек… Некто Ворчук.
— Ну, ну, ну! Что ж ты молчал до сих пор? Слова из тебя не вытянешь.
— Поспешишь — людей насмешишь!
— Так что этот Ворчук?
Шерстнев почесал за ухом, помедлил.
— Да как вам сказать? Неясный он человек. По специальности слесарь-водопроводчик. Из военнопленных. Был в немецком концлагере. Освободили его оттуда за примерное поведение. К нему уж наши искали подходы, да он что-то не идет на сближение.
Однажды наша связная встретила его на улице, попросила передать записку одному арестованному. Но он не отвечал, прошел мимо. Боится, должно быть, может, совсем продался.
— А что, если попробовать еще раз? Ведь он все-таки наш, русский. Может, осмелеет…
Шерстнев опять помолчал и погладил бороду.
— Рискованно. Согласится, а сам предупредит гестапо. Загубим людей.
— А если не освободим Лещевского, преданного нашему делу человека загубим… Да, может, и еще кого-нибудь удалось бы вызволить.
— Ну конечно, — согласился Тимофей. — Я ведь все понимаю. Дадим знать Корню. Если даст "добро", то попытаемся…
Шерстнев рассказал Алексею городские новости.
И главная из них — пропажа заместителя начальника гестапо Курта Венцеля.
— Представляешь, человек как в воду канул, — весело говорил Тимофей. В гестапо паника! В полиции тоже! Куда он делся, делают вид, что не знают.
Но все-таки слух идет, что он натолкнулся на какую-то засаду и его то ли убили, то ли похитил кто-то из наших. Корень что-то знает, но помалкивает, как всегда.
Заметив на лице Алексея усмешку, Тимофей умолк, затем перевел взгляд на Готвальда. Тот тоже улыбнулся.
— Чего ухмыляетесь? — подозрительно спросил Шерстнев. — А у вас в отряде ничего не слышно об этом?
— Да поговаривают, — как бы нехотя буркнул Алексей и, уже будучи не в состоянии сдержаться, расхохотался.
Осененный догадкой, Тимофей на мгновение оцепенел, а затем вскрикнул:
— Ваших рук дело?
— Да тише ты! — шикнул на него Колос.