— Возьми-и одного «языка-а-а»!
Но не смог сдержать себя в полете, настигая его, видя нож в руке немца… Он бы его взял и оставил жить, но на миг представя, как этот нож входит под голубиную грудь Ирины, как этот сильный битюг лапает руками ее, валит и насилует, гогочет в похоти над ее телом, сам не помня себя, с удесятеренной силой так ударил раскрытой ладонью под ребро его, отведя левой рукой удар ножа, что его пальцы прошли легко сквозь гимнастерку, разломили ребра, прошили грудь. Немец еще стоял на ногах, он был силен и тренирован, он еще не осознавал происходящее. Егор легонько толкнул его в плечо и уложил на чужой земле отдыхать навеки…
Тело Быкова охватила дрожь, он медленно отходил от схлестки, все поплыло в глазах, и он шатко побрел к лужице воды в кювете, отмывать себя и успокаиваться. Сознание содеянного открылось ему, и вдруг стало страшно посмотреть Ирине в глаза, страшно видеть людей, ибо на их глазах он творил смерть и не знал, как она примет все это… Непостижима тайна женской души. Примет ли она его, окровавленного и уставшего, поломавшего столько великих миров, коим является человек, уничтожившего будущие поколения этих валяющихся в неестественных позах трупов. Судья ли он им? Имел ли право на это?
…Она подбежала к нему с рыданиями; щупала его всего, целовала его лицо, искала раны на его теле, опахнула своим милосердием и состраданием. Он слышал ее далекий голос, как сквозь вату:
- Где болит? Ты ранен? Откуда кровь? Ты весь в крови…
- Прости.. тихо промолвил он, — тебе нельзя было это видеть. Я ее отмолю в нашем храме…
Егор вымученно улыбнулся и поднялся на ноги, стряхивая воду с рук и вытирая их о себя.
— Скорее, скорее! — крикнул Лебедев, — сзади идет колонна наших, нам еще не хватает новых приключений.
Егор с Ириной заскочили в машину, и она рванула с места. Быков откинул голову назад, медленно отходил от схватки, все тело налилось усталостью и болью. Николай Селянинов радостно пересказывал бой, возбужденно теребил Егора, но Ирина поняла его усталость и отрешенность, отстранила руку вологодского.
— Отстань, пусть отдохнет.
— Ну-у! Дал жару, — теперь уж Лебедев возбужденно оборачивался и искал глазами его внимания, — я подобного никогда не видел.
— Оставьте его в покое, — повысила голос Ирина, — он не виновен в этом… если бы не он…
— Это японский ритуальный прием… Кацумато так показывал один раз на теленке… но я не хотел, я не думал это делать. Все случилось само собой… если бы не нож, я бы его взял живым… Мне самому страшно… Прости меня, Ирина.
— Успокойся, — она нежно гладила его по голове и чуяла рукой, как сквозь его волосы исходит какой-то огненный свет, она ощущала Егора как раскаленную солнечную плазму и пыталась остудить; теребила пальцами волосы, трогала щеки, мягко прижималась к нему — и услышала едва внятный шепот: