— Откуда вы это все знаете?
— Меня воспитывала бабушка… С раннего детства она таскала меня по полям, мы вместе собирали целебные травы и корешки, и она знала такую массу сказок, заговоров и молитв, что до сих пор осталась в моей памяти каким-то волшебным существом. Бабушка лечила молитвами и травами. Она и сейчас еще живет на Рязанщине, ей уже около ста лет, но еще бегает по лугам и собирает свои травы… У бабушки есть удивительное свойство всех мирить… всех лечить. Я с родителями потом жила в Ховрино под Москвой. В ноябре тридцать седьмого года я поступила в школу медицинских сестер имени Ганнушкина. Подготовка была очень серьезная, на уровне института: латынь, микробиология, все общеобразовательные предметы и все медицинские дисциплины. Строго спрашивали… Видимо, удалась я в бабушку Марию Самсоновну, после выпускных экзаменов в тридцать девятом году добровольцем ушла на финскую мирить и спасать. Ой! Что-то я разболталась, как на исповеди в церкви.
— И в церкви были? Вы же комсомолка?
— Да я молитвы с детства знаю все назубок… Дед Василь Васильевич каждый вечер усаживал всех за чтение старой библии на церковнославянском. В вере дед был очень строг, он читал, а мы слушали и повторяли следом. Дед же научил меня грамоте в шесть лет. Я на память псалмы читала почище любого дьячка… Дед был доволен, но в школе велел веру не выказывать, мол, ругать будут…
— И вы верите в Бога?
- Да как вам сказать, все перепуталось, изболелось… А как не верить, если на финской осталась живая и вы чудом меня спасли, что сбылись вещие сны, а снам я верю…
- Расскажите, если можно, — попросил Егор, оглядел понизу сквозь кусты пустынный лес и приготовился слушать, лежа на плащ-палатке, подперев голову рукой. Левую сторону груди пекло от ожога, саднили два пальца правой руки.
Ирина замялась, видимо, сны свои почитала делом сокровенным и необязательным для других, но с этим человеком ей было легко и просто. Перед ее глазами прошло столько мужиков на этих двух кровавых войнах, столько было бравых ухажеров и поклонников даже из высшего командного состава, но она всех шумно отвергала и сердцееды в страхе за свою карьеру отступались… Но этот, с первого раза, когда он подал руку, поднимая ее из смятой пшеницы, так посмотрел, что ее пронзила мысль-молния, долгожданная и вымученная: «Пра-апала ты, Ирина Александровна… Он!» Сейчас она терялась перед ним, разом исчезла наработанная военная циничность и грубость к надоедливым мужикам, к их необоримой кобелиности… Она перевернулась на спину на волглой, пахучей хвое, пробралась взором меж тесных крон сосен к голубому сияющему небу и заговорила, вспоминая яркий, вещий сон: