– О’кей! – воскликнул Мак-Келли. – Америка – самая миролюбивая страна на свете. Америка даст вам американское снаряжение и американские консервы! В Нью-Йорке уже грузятся транспорты! – Адмирал удовлетворенно откинулся на спинку кресла, запыхал, как паровоз, сигарным дымом.
Какой бессовестный спектакль! Они изо всех сил принуждали его к наступлению, принудили и лишь после этого пообещали помощь.
Что ж, торговаться так торговаться, господа!
– Танки! – значительно произнес Врангель. – Для прорыва в Северную Таврию мне нужны танки!
Союзники молча переглянулись, будто решая, кому отвечать.
– Хорошо, – сказал генерал Манжен, – вы получите французские танки «Рено». Они прославили себя уже не в одной битве.
Генерал Перси насмешливо фыркнул:
– Только распорядитесь ими иначе, чем генерал Ковалевский. Я говорю о том скандальном случае, когда танки, предназначенные для Ковалевского, были уничтожены его адъютантом. Кстати, какова судьба этого большевика? О нем много писали не только ваши, но и наши газеты. После большой публикации в «Таймс» – с тремя фотоснимками и предсмертным интервью – даже с сочувствием. Он казнен?
– Днями над ним состоится военно-полевой суд, который и вынесет свой приговор, – сухо ответил Врангель. – А теперь, господа… – Он обернулся, хлопнул в ладоши.
И тотчас же распахнулись двери в соседний Голубой зал. Два камердинера в ливреях встали по обе стороны дверей. В глубине зала был виден сервированный стол.
– Прошу, господа! – широким жестом пригласил гостей барон Врангель.
– О’кей! – засмеялся Мак-Келли. – Как это по-русски? Э-э… Ма-га-рыч!
Все должно было выглядеть как в лучшие времена, в традициях русского гостеприимства.
Этой весной в севастопольской гостинице «Кист» останавливались главным образом представители иностранных миссий и деловых кругов. Построенная разбогатевшим баварским немцем Кистом, гостиница располагалась в центре Севастополя, на Екатерининской площади против Графской пристани. Из окон второго и третьего этажей открывался великолепный вид на море и залив, а в первом размещался ресторан, кухня которого считалась лучшей в Севастополе.
Фролов, в сером легком костюме и светлом котелке, спустился в вестибюль гостиницы. Швейцар в бежево-красной ливрее, скучавший в ленивой позе возле стеклянной массивной двери, увидев его, вытянулся и, шевеля от усердия губами, почтительно распахнул дверь.
У подъезда стоял фаэтон на дутых шинах. Возница-татарин почтительно склонился:
– Издравствуй, пожалуйста! Куда каспадын едыт?
– На Чесменскую! – приказал Фролов, садясь в фаэтон.