Мальчик взялся за дверную ручку. Даже дверь под его тонкой рукой распахивалась беззвучно. Сейчас непрошенный гость удалится, Норкин допьет коньяк, спустится на сцену и объявит о своем решении.
Уже распахнув дверь, Марк резко обернулся. Его лицо было столь же непроницаемым, но голос звучал радостно и емко.
– Я всё понял. Я понял, в чем ошибка. Послушайте, я был за сценой, а вы лицом к ней. То, что для вас было право, для меня – лево. И наоборот. Третий справа музыкант для вас – третий слева. Я его не видел, но он должен быть пожилым, пользовался бумажной салфеткой, хотя насморка у него нет.
– Карамышев, – прошептал Норкин. Три дня подряд этот интриган нервировал дирижера своими сопливыми салфетками. Белая бумажка неизменно отвлекала Норкина от партитуры. – Откуда ты знаешь, что у него нет насморка?
– Я слышал. Он сморкался натужно, сухим носом.
– Вот скотина! А еще что ты слышал?
– Он постоянно опаздывал в мелодию. И самую толстую струну дергал сильнее, чтобы она резала слух и сбивала остальных.
– Ты ни разу на него не взглянул, а только слышал?
– Я не выглядывал из-за занавеса. Я слушал музыку.
– И ты можешь описать остальных музыкантов?
– У вас в оркестре семьдесят шесть человек. Сорок пять мужчин и тридцать одна женщина. На скрипках играют… Извините, на инструментах со струнами…
И странный подросток стал перечислять, кто в каком порядке сидит на сцене, какой у него инструмент и приблизительный возраст музыканта. Иногда он добавлял: это грузный человек, его стул расшатан и спинка скрипит. Норкин сам не смог бы так подробно описать свой оркестр. Он сидел потрясенный и отказывался верить услышанному. Здесь какой-то подвох. Невозможно ушами увидеть такие подробности. Мальчик наверняка долго подглядывал за репетицией.
В какой-то момент Марк остановил поток слов и спросил:
– Я вижу, вы мне не верите. Разве я ошибаюсь?
– Ты говоришь правильно. Ты точно рассказал, кто где сидит и как выглядит его инструмент. Но ты все это видел! Зачем ты обманываешь меня?
Марк насупился и ушел в себя. "Сейчас он признает свою хитрость и извинится, – решил Норкин. – Но сути это не меняет. У мальчика действительно уникальный слух, и грех этим не воспользоваться. Пусть он извинится, я поставлю его на место, и после этого мы продолжим работу. Я приму его замечания, но главным останусь я!"
Однако Марк затих совсем не из-за угрызений совести. Он напряг слух и вслушивался в происходящее за толстыми стенами в концертном зале.
– Я вам докажу, – прошептал подросток. – Сейчас на сцене двадцать четыре музыканта, еще семеро беседуют в зале. Можете проверить. Только быстрее. По коридору идут еще трое.