Но, в конце концов, у меня осталось не больше двадцати минут.
— Хороший пес— Боб высунул из будки свою мор и мрачным взглядом проводил меня до калитки. Наверное, никак не может понять, что это я здесь разбегался в такую рань.
Из окна они меня не видели. Я вошел тихо и на секунду приостановился. Вероника сидела ко мне спиной, откинувшись в кресле и как-то странно склонив голову. Может, плакала? У нее действительно чересчур мягкое сердце для такой Игры. Нельзя ведь жалеть всех и каждого.
Даже обычный мир жесток, а тот, в котором живут они, еще хуже.
Вася тоже не смотрел на меня. Он сидел за компьютером и что-то быстро набирал. На экране за его головой мелькали все те же зеленые цифры на черном фоне. Множество цифр появлялись и исчезали, кружились в непонятном танце, производя какие-то операции и расчеты. Мне этого не понять. Никогда, наверное. Да и не это сейчас мне было нужно. Я хотел жить, и сейчас мне казалось, что я сделаю все, чтобы не умереть, чтобы не стать восемнадцатой жертвой дурацкой игры богов.
А почему, интересно, за целых пять веков всего восемнадцать смертных вмешивались в правила? Почему так мало? Не надо сейчас задумываться об этом, одернул я себя, нужно думать о другом.
— Вероника, — сказал я тихо.
Она вскинула голову и полуобернулась в кресле. Бедная девушка, она действительно плакала.
— Я не могу выбирать из того, что вы мне предлагаете, — произнес я, вскидывая транстерминатор на плечо. Будем надеяться, что он все еще заряжен. — Я подумал и решил, что правильней всего будет, если я все же немного посопротивляюсь вашим Исправителям.
— Ты не сможешь, Виталька, — сказал, не оборачиваясь, Василий. Пальцы его продолжали так же быстро летать по клавишам. — У тебя воли не хватит. Ты же вор. У тебя в подсознании лежит страх перед тем, что тебя когда-нибудь поймают! А теперь за тобой не менты охотятся!
— Знаешь, Вася, ты меня уже достал со своими угрозами. Мне кажется, что вы сами сильнее боитесь этих оборотней, чем друг друга.
— Правильно. Потому что они страшнее. Во много раз, чем ты можешь себе представить. Камеры пыток во Франции и наши гребаные подвалы на Лубянке в тридцать седьмом — ничто по сравнению с тем, что могут сделать Инквизиторы.
Я смотрел на Веронику. Она не шевелилась, но в глазах ее явно читалось только одно. Я почему-то сразу понял, что она знает — транстерминатор заряжен. А я не шучу. Я нахожусь на грани, балансирую над пропастью, стою лишь кончиками пальцев на тонкой проволоке, которая уже глубоко врезалась в кожу и вот-вот порвется, увлекая меня за собой в глубину безумия.