Этот звук проник сквозь багровый туман похоти, затянувший ум темного бога, и Гадес отпрянул. Оказалось, что его плащ уже брошен на землю, а Персефона лежит на нем, обнаженная и дрожащая. Волосы богини растрепаны, губы распухли… О, великие боги, да что же с ним такое происходит?! Он что, совершенно не владеет собой? Он не хотел, чтобы все произошло вот так, ведь даже самые молодые дураки понимают, что не следует набрасываться на богинь посреди леса… Ругаясь себе под нос, Гадес встал и резко поставил Персефону на ноги. К ее перепачканной ночной сорочке прилипли сосновые иглы, и Персефона выглядела такой невероятно юной и обольстительной, когда смотрела на него… и на ее чувственных губах играла смущенная улыбка…
Гадес сгорал от стыда. Ему ведь по-прежнему хотелось бросить ее на землю и овладеть ею прямо здесь. Он яростно стряхнул сосновые иглы, налипшие на ее одежду, бормоча несвязные извинения.
Сила страсти темного бога разбудила в Лине желание такое сильное, такое невыносимое, что это почти пугало. Но, видя, как безумная страсть, искажавшая лицо Гадеса, сменяется выражением то ли гнева, то ли смущения, она взяла себя в руки и приказала своим мыслям прийти в порядок. Конечно, у нее никогда не было любовника-бога, но она определенно не была наивной девственницей, и ей не следует вести себя как невинная девица.
- Я привел тебя сюда не для того, чтобы… чтобы… - Гадес горестно покачал головой и снова принялся отряхивать иголки с ее сорочки. - Чтобы наброситься на тебя, как зверь.
Он разозлился на себя, с облегчением подумала Лина. Он был подавлен. Лина взяла его за руку и заглянула в глаза.
- Гадес, прекрати! Все в порядке. Чего ты засуетился?
- Богиня заслуживает куда большего, чем кувыркание на голой земле.
Улыбка Лины была мягкой, чувственной.
- Не стану говорить за других богинь, но мне это кувыркание понравилось. - Она положила руки на его одетую в кожу грудь. От Гадеса исходил все такой же обжигающий жар. - И я совсем не сидела на голой земле. Подо мной были твои колени и твой плащ.
Гадес шумно вздохнул. Тоскливое выражение глаз сделало его на несколько сотен лет старше. Темный бог осторожно коснулся щеки Персефоны. И заговорил голосом, низким от обуревавших его чувств:
- Конечно, я привел тебя сюда не для того, чтобы соблазнить, но вдруг понял, что не могу не думать о тебе… и не могу удержать собственные руки. Я хочу тебя больше всего на свете, Персефона, и пусть мне помогут древние боги, - резко закончил он.
- Тогда пусть боги помогут нам обоим, Гадес, - сказала Лина.