— А есть ли какие-то церковно-приходские записи? — оживилась Розалинда.
Николас пожал плечами и погладил ее по щеке.
— Не знаю, леди Маунтджой. Ах, какое прелестное имя!
Он нагнул голову и поцеловал ее, но не тем поцелуем, от которого колотится сердце и кровь кипит, а просто коснулся губами губ, обводя их языком.
Но на этом он не успокоился и продолжал целовать ее, пока она не положила ладони на его грудь, ощущая, как громко бьется его сердце. Не успел Николас опомниться, как она, к его восторгу и облегчению, крепко прижалась к нему.
Он сознавал, что сейчас необходимо терпение, вещь нелегкая для мужчины в брачную ночь, после многих недель воздержания. Она, конечно, ощущает, как его плоть вжимается ей в живот. Неужели по-прежнему думает, будто это древесный сучок?
Он снова стал осыпать ее поцелуями. Легонько прикусил мочку уха. Она вцепилась в его плечи. Прекрасно! Значит, она хочет большего. Он не мог ошибиться!
— Приоткрой губы, дорогая. Впусти меня, — попросил он.
— Но ты и так облизал меня!
Розалинда широко открыла рот, и Николас рассмеялся:
— Нет, не так. Совсем немного. Подразни меня. Розалинда испуганно распахнула глаза:
— Ты уверен, Николас? О да.
Он чуть прикусил ее нижнюю губку.
— Дай мне свой язычок, Розалинда. Я исстрадался.
Она неожиданно легко послушалась, и он сжал ее попку, ощущая упругую плоть даже через несколько слоев ткани. Господи, сейчас он просто опрокинет ее на пол!
Розалинда вздрогнула, и он немного пришел в себя.
Розалинда услышала стон, насторожилась, но, слава Богу, это казался не его дед. И не Николас. Господи, да этот жалобный звук вырвался из ее горла! И кажется…
За спиной Николаса послышался тихий смешок. Николас развернулся, готовый убить всякого…
Никого.
И тут раздался еще один смешок.
Николас прижался к ее лбу своим, перевел дух и тихо приказал:
— Дед, уходи, пожалуйста. Новый смешок.
Николас разразился столь громкими и изобретательными ругательствами с упоминанием коз, кур и острых наконечников перьев, что Розалинда уважительно покачала головой.
— У тебя просто талант. — Спасибо.
Он подхватил ее на руки, взял подсвечник и направился к двери. И даже умудрился повернуть ключ в скважине, не уронив при этом Розалинду и не обжегшись.
— Старик, я уношу жену в другую спальню, — предупредил он. — А ты убирайся в библиотеку. Иначе, клянусь, мы утром же вернемся в Лондон, слуги разойдутся по домам и некому будет восхищаться твоими дурацкими песнями.
С этими словами он захлопнул за собой дверь.
Розалинда не успела опомниться, как он внес ее в маленькую комнату с узкой кроватью в центре, комодом и письменным столом у дальней стены. Перед небольшим камином лежал очень старый темно-синий ковер с широкой зеленой каймой, на котором стояло старое кресло с высокой спинкой и продавленным сиденьем.