Три звонка недавно появившемуся семейству. Ребеночек у них. Орущий и ссущий вонючей мочой. Четыре — Буденштейнам. Тете Ире и ее мужу. Они пенсионеры. Целыми днями нанизывают на метровые проволочки бусинки, а потом сдают их на фабрику детской игрушки. Из них там счеты делают. На них дурочкам в возрасте семи-восьми лет прививают любовь к счетоводству, и они мечтают стать кассиршами. Буденштейны многодетные. Их дети приходят со своими уже детьми, и они допоздна застольничают. Хором поют еврейские песни. И тетя Ира нас всегда угощает фаршированной рыбой.
Вернувшись после встречи с Володькой, долго мылась.
Ванну я не принимаю уже лет пять. За исключением возвращения с юга. И тогда я мыла и терла ее щелоками, «лотосами» и «мечтами». Все равно она осталась с желтыми пятнами. Я думаю — столько лет по ней ерзают жопами разного калибра! Пришлось удовлетвориться колким душем.
Я открываю дверь Александру, мы влетаем в «мою» комнату и врастаем друг в друга. Странное чувство неловкости после разлуки — не знаешь, как себя вести. Неуверенность. Или уверенность, но одноногая, как цапля.
Сашка достает из пакетика корягу. Отшлифованную. Лаком покрашенную. С глазками! Это змея!!!
— Страшно? Ха-ха! Сам сделал. Ну-ка, повесим ее.
Он даже гвоздики маленькие принес. Странный подарок любимой девушке! Я — змея. Намек, что ли? Сашка прикрепляет змею над пианино. Она не плашмя на стене, а выступает на полметра. Извивается. Александр очень доволен собой. Хватает меня, мнет, как плюшевую игрушку.
— Что, ослик, отбрыкиваешься, да?
Я высвобождаюсь из его объятий, чувствую себя неловко.
— Мама дома. Она с тобой поговорить хотела. Со мной уже поговорили. Устроили родительское собрание… А ты хорошо выглядишь. Отдохнувший, как после курорта. Цветешь и пахнешь.
— Подъебочки твои, Наташка, неуместны. Если у меня рожа посвежела, так это от ветра…
Он стоит у туалетного столика, перед зеркалом. Как всегда, чуть сгибает колени, как бы приседая. Это по привычке — дома у него зеркало низко висит, голова в него не умещается.
— …и от солнца лесного. В городе еще тепло, а там… Особенно если спишь прямо на земле, холодно. Как в школе?
— Как и должно быть в школе — муштра и запудривание мозгов. Кофе хочешь? Я сделаю.
Иду на кухню. Мне не нравится, что он такой веселый. Побритый. В новых ботинках. У меня злость и раздражение из-за того, что он такой вот… беспечный? Я возвращаюсь в комнату и слышу материн голос еще из коридора: «Вы понимаете всю серьезность?». Александр стоит у дивана, она у кресла.
— Наташа, ты хоть не пей кофе! Три чашки уже выдула. Постоянное отравление организма — то никотином, то алкоголем, то кофеином. Вы много курите, Саша? Сколько же сигарет она при вас выкуривает?