— Папа, открой! — кричала Оксана сорванным, дрожащим от слез голосом.
Слон был настроен решительно. Змееныш невозмутимо следил за ним, словно не его вещами распоряжался сейчас Большой Хозяин, будто не его привели сюда силой. И Слон, увидев это холодное равнодушие во взгляде пленника, взъярился.
— Иди в комнату, с тобой потом поговорю! — гаркнул он, тяжело поднимаясь. Обогнув стол, встал перед Змеенышем, навис над ним, разглядывая сверкающими глазами. На виске Слона пульсировала жилка.
— Короче, так. Мое терпение кончилось. Пока ты по лесу вокруг шатался да у людей моих артефакты на спички менял — я тебя терпел. Но дочь моя — это не спички. Она не для тебя на свет родилась, мутант.
Заточка, что-то злобно пробормотав себе под нос, ткнул пленника кулаком в ухо.
— Не для тебя, понял?
— Заткнись! — рявкнул на него Слон и повернул голову к Дикобразу с Коновалом. — Отпустите его, никуда отсюда не денется.
Сталкеры отошли на полшага. Заточка изнемогал от злости, переминался с ноги на ногу, сжимал и разжимал кулаки, ожидая, когда же можно будет бить.
Слон глянул на помощника, перевел взгляд на пленника, пожевал губами.
— Короче, слушай, щенок, два раза повторять не буду. Пшел вон с глаз моих, и чтоб я тебя больше не видел никогда. На мою территорию не суйся. Ты знаешь ее границы. Этим же утром все мои люди получат приказ: стрелять, если увидят тебя у холма. Стрелять в башку... — Рука Слона поднялась, толстый палец уперся Змеенышу между бровей, но тот не пошевелился и даже не моргнул. Рука опустилась, и палец сильно ткнул в левую полови ну груди. — Или в сердце. На поражение, ясно? Я хочу, чтобы тебе до ума дошло, потому что сейчас — последний раз, когда ты видишь мое снисхождение. Больше жалости не будет, потому повторяю: на мою территорию тебе отныне вход воспрещен, сунешься — убьют без разговоров. Можешь жить в Зоне, я дам жратвы и припасов столько, что тебе на несколько месяцев хватит. А про Оксану забудь. Все.
В глазах Змееныша мелькнуло какое-то выражение — едва уловимое, будто рыбка, сверкнувшая неглубоко под водой, — потом они вновь стали безучастными. И все же было в них что-то еще, что-то такое... снисходительность? презрение? Слон не мог понять — но его вдруг, как ледяной водой, окатило яростью, глаза бешено сверкнули, испарина проступила по всему телу, и он с развороту' ударил мальчишку. Большой волосатый кулак врезался в голову сбоку, ноги Змееныша подогнулись, он повалился на пол.
— А! — чуть не с наслаждением выдохнул Заточка, наклоняясь над ним. Порученец оскалился, серый лоб пощел глубокими складками, левая рука скользнула к самодельному стилету на ремне.