Гордон) Скарлет-Тейлор и ее сыном всегда существовало некое смутное, но не враждебное напряжение. Она нервничала, боясь, что докучает ему своей любовью. Он раздражался и чувствовал себя виноватым, понимая, что прячет от матери свою любовь, как последний скряга, из соображений благоразумия. Может быть, она даже и не знала, что он ее любит, а могла только догадываться. Он знал, что таким образом намеренно лишает мать счастья, которое, может быть, принадлежит ей по праву. Ее голос, тихий, с очень слабым ольстерским акцентом, напоминал Эмме, что он ирландец. Иногда они вдвоем были похожи на юных любовников.
— Мне нравится эта комната.
— Я рада.
— Здесь так пыльно, душно и тихо, словно выпадаешь из мира.
— Открыть окно?
— Ни в коем случае.
— Жаль, что ты не бываешь здесь чаще.
— Как будто я в гостях у прошлого. Я люблю прошлое. И ненавижу настоящее.
— Расскажи мне про настоящее.
— Я читаю книги, пишу сочинения, набиваю голову.
— А сердце?
— Пустое. Полое. Треснуло, как сломанный барабан.
— Совсем не верю. И еще ты поёшь.
— Я собираюсь бросить.
— Как это?
— Совсем.
— Ты бредишь. Жаль, что ты не привозишь друзей.
— У меня нет друзей.
— Не надо быть таким угрюмым.
— Угрюмым. Мне нравится угрюмость.
— Тома Маккефри.
— Он тебе не понравится.
— Понравится.
— А мне это не понравится.
— Да ну тебя!
— Он прыгучий, самоуверенный и красивый, совсем не похож на меня.
— А девушки?
— Да, служанка с лондонским акцентом, похожая на старую высохшую деревянную статую.
— Я серьезно. Я хочу, чтобы ты женился.
— Не хочешь.
— Хочу! Я хочу, чтобы ты привозил сюда свою настоящую жизнь.
— Она здесь. Я ее иногда навещаю. Остальное — вымысел.
— Ты слишком много корпишь над книгами. Тебе надо больше петь. Ты счастлив, когда поёшь.
— Я ненавижу счастье и сим отрекаюсь от него.
— Милый, ты меня так расстраиваешь…
— Извини.
— Давай сыграем дуэт Моцарта?
— Я открою рояль.
Эмма снял с рояля вышитую шаль, лампу, фотографию, на которой он был еще не побит жизнью, и поднял крышку. Он звонил в Слиппер-хаус из Хитроу, потом опять из брюссельского аэропорта и два раза из квартиры. Телефон не отвечал.
Он подтянул к роялю второй стульчик и сел рядом с матерью. Они улыбнулись друг другу, а потом вдруг, держась за руки, расхохотались.
Поздно вечером в субботу Брайан Маккефри позвонил в дверь дома Джорджа в Друидсдейле. Открыла Стелла.
— Стелла!
— Привет.
— Джордж дома?
— Нет.
— Можно мне войти?
— Да.
Стелла провела его в столовую, где, видимо, сидела и писала письмо. Горела одна лампа. На столе лежала книга, и Брайан разглядел название. «La Chartreuse de Parme»