Не представляя себе, чем это можно объяснить, я все же сказал:
— Знаешь, возьмем вещь покрупнее… Ну хоть «Полтаву», что ли?
Там-то уж наверняка тысяч тридцать-сорок букв есть. При таком множестве весь алфавит должен обнаружиться…
Мой покладистый шифровальщик согласился. Но через три дня он же позвонил мне уже на грани отчаяния: в большой поэме, занимавшей в моем однотомнике пятнадцать страниц в два столбца, страниц большого формата, ни одной буквы Ф он не нашёл.
Признаюсь, говоря словами классиков: «Пришибло старика!», хотя мне и было тогда всего 27 лет.
Вполне доверяя своему соавтору, я все же решил проверить его и впервые в жизни проделал то, что потом повторял многократно: с карандашом в руках строку за строкой просчитал всю «Полтаву» и… И никак не мог найти Ф среди тысячи, двух тысяч её собратьев…
Это было тем удивительнее, что ближайших соседок Ф по месту в алфавите — У, X, Ц, Ч — не таких уж «поминутных, повсесловных букв» — находилось сколько угодно.
Первые 50 строк поэмы. В них: X — 6 штук, Ц — 4, Ч — 4.
А уж букв У так и вообще 20 штук, по одной на каждые 2,25 строчки.
Правда, «у» — гласный звук, может быть, с ними иначе. Но и согласных… Если букв X в 50 строках 6, то в 1500 строках всей поэмы их можно ожидать (понятия «частотность букв в тексте» тогда не существовало, до его появления оставалось лет двадцать, если не больше), ну, штук 160–200… Около 120 Ц, столько же — Ч… Почему же Ф у нас получается ноль раз?
Не буду искусственно нагнетать возбуждение: это не детектив. Мой друг ошибся, хоть и на ничтожную величину. Он пропустил в тексте «Полтавы» три Ф. Пропустил их совершенно законно.
Возьмите «Полтаву» и смотрите. На 378-й строке песни I вам встретится словосочетание: «Слагают цыфр универсалов», то есть гетманские чиновники «шифруют послания». Вот это Ф мой друг пропустил непростительно: недоглядел. А два других Ф были совсем не Ф. 50-я строка песни III гласит: «Гремит анафема в соборах»; 20-я строчка от конца поэмы почти слово в слово повторяет её: «…анафемой доныне, грозя, гремит о нём собор».
Но беда в том, что в дореволюционном издании слово «анафема» писалось не через Ф, а через Θ, и друг мой, ищучи Ф не на слух, а глазами, непроизвольно пропустил эти две «фиты».
Осуждать его за это было невозможно: я, подстегиваемый спортивным интересом, и то обнаружил эту единственную букву Ф среди 33 тысяч других букв при втором, третьем прочтении текста.
Обнаружил, но отнюдь не вскричал «Эврика!» Одно Ф приходится на 33 тысячи букв. Это немногим проще, чем если бы его вовсе не оказалось. Что это за «белая ворона», это Ф? Что за редкостнейший бриллиант? Что за буква-изгой, почему она подвергнута чуть ли не удалению из алфавитного строя?