— Ты умер, — прошептала она и закрыла глаза, чувствуя, как большие руки ласкают ее спину, как пальцы нащупывают бежевые пуговки. Из груди вырвался всхлип. Ее давно никто не держал в объятиях, и счастье от простого человеческого тепла было почти непереносимым.
— Редж, — простонала она, — Редж, Редж…
Пальцы замерли. Он отшатнулся.
— Нет! — Клаудия в отчаянии протянула руки к его лицу. — Не уходи… — Когда-то эти глаза лучились заботой и любовью, а теперь они смотрели на нее так, словно бы Клаудии вообще не было на белом свете.
— Прости, — сказал он и отвел взгляд.
Этот человек. Кто он?
Глаза Клаудии застилали слезы. Откуда они взялись? Такие огромные. Наверное, это кровь превращается в воду. Другой жидкости в ее теле уже не осталось. Клаудия обернулась. У стены темнели два силуэта. Две девочки, рука об руку. Джессика и Тари.
Клаудия покачала головой.
— Не уходи. Здесь безопасно. Прошу тебя, — умоляла она. — Пожалуйста, не уходи.
— Не могу… Мне надо идти. Там… — Мужчина отодвинулся, руки больше не обнимали ее тело, одинокое тело, одно тело, одно, а не два, как раньше, всего минуту назад. Он менялся и медленно отступал к двери кухни. — Мне надо в больницу, к моей дочери… — «Дочери» — далось ему с трудом. Он как будто боялся, что может навредить девочке, произнося это слово.
Клаудия сделала несколько шагов следом и остановилась.
— Нашей дочери! — крикнула она.
Человек еще не успел повернуться и выйти в прихожую, а Клаудия уже бросилась к буфету, выдвинула ящичек, один, потом другой, лихорадочно перебирая их содержимое. Нет, больше он ее не покинет. Он не умрет. А если и умрет, то только от ее руки. Ей на роду написано страдать, она страдала так долго, мучилась сознанием собственной вины, так пусть теперь эта вина обретет плоть и кровь! Клаудия нащупала деревянную ручку. Нож. Она подняла лезвие повыше, из холодной стальной полоски на нее взглянула Джессика.
У дяди Дага сердце разрывалось от горя. Тари, его племянница, его любимая девочка, умерла.
Медсестра проводила его в палату. Ким сгорбилась над постелью, она рыдала и прижимала к себе безжизненное тельце ребенка. По другую сторону кровати стоял высокий молодой врач. Лицо его было бледным, потрясенным. Сказать ему было нечего.
Даг не знал, куда себя девать. Он остановился на пороге. Ким отчаянно цеплялась за дочь, качала ее на руках, крепко сжимала в объятиях, словно одна только сила материнской любви могла вернуть мертвую девочку к жизни. Даг смотрел на синюшные, безжизненно свисающие запястья. Грудь сдавило, он всхлипнул и прижал к лицу руку с китом. Все бессмысленно. Что ему теперь делать с игрушкой? Он вырезал кита для Тари, а теперь ее больше нет. И никогда не будет.