В воздухе колыхалось марево, очертания предметов все время менялись. Клаудия видела, как полицейский подносит рацию к губам и что-то кричит насчет пожара. А потом он ушел. Куда и зачем? Клаудия не знала. Глазные яблоки присохли к орбитам. Комната исчезала за пеленой дыма. Внезапно Клаудия почувствовала удивительное спокойствие. Языки пламени напомнили ей о том, как потрескивал огонь в муфельной печи. Она ставила туда фигурки, чтобы они затвердели и сохранили приданную им форму. Их надо было хорошенько подсушить перед тем, как отправлять в печь, иначе они разлетались на кусочки во время обжига. Клаудия подумала о стенах своего дома, о нагретой солнцем бегущей по трубам воде.
От жара язык совсем распух и стал похож на полупрожеванный бифштекс. Зубы вылущились из лунок и готовы были выпасть в любую секунду. Клаудия хотела открыть глаза, но век уже не было.
Тогда она решила, что это только сон, сон, который вынудил ее существовать в уродливом и опасном мире, где постоянно меняется климат, где отнимают любимых, самых дорогих людей.
Кожи больше не было, и последние капли влаги испарились в огне. Клаудия знала, что все будет хорошо и она навсегда застынет в этой прекрасной грациозной позе. Абсолютно защищенная вечностью.
Чейз прыгал через две ступеньки, едва касаясь перил. Он промчался через гостиную и огляделся в поисках воды или огнетушителя. Такой красный или оранжевый баллон. Нигде не видно. Сержант думал только о девочке наверху, о том, что она погибнет, если он не найдет воду. На глазах выступали слезы.
Чейз вбежал на кухню и открыл краны. Ни капли. Он отчаянно поискал под раковиной вентиль, но не обнаружил ни одного ввода. Тогда сержант попытался с корнем вырвать трубу, тянул и тряс изо всех сил. Без толку. Оглянулся в поисках какого-нибудь сосуда.
Ведра нет. Распахнул дверцы буфета. Миски, тарелки, стаканы. Схватил две неглубокие миски и кинулся назад в гостиную. Краем глаза он заметил, как блестит в окне океан. Синяя гладь простиралась до самого горизонта. Сержант влетел в ванную справа по коридору, кинул миски в фарфоровую раковину и открыл оба крана. Не течет. Кран над ванной тоже не работает. Сухо. К тому времени, как Чейз вернулся на второй этаж, верхнюю площадку уже плотно заволокло дымом. Спасаясь от него, сержант нагнулся, почти пополз и стал искать в спальнях огнетушитель и мать девочки. Распахнул дверцы шкафа в детской. Баллона не было. Внезапно легкие наполнились дымом, и сержант разразился сухим кашлем. Он упорно продолжал искать. Вот спальня матери. Никого. Кашель раздирал грудь. Чейз нырнул к дверям шкафа. С плечиков свисали ночные рубашки, на рукавах чернильные надписи, сделанные каллиграфическим почерком. Он раздвинул их в поисках баллона. Грудь сдавило удушьем, в голове звенело. Сержант понял, что, если быстро не выйдет на воздух, он потеряет сознание и больше никогда не придет в себя. Чейз бросился в мастерскую, от кашля слезились глаза, в комнате плясали языки пламени. Девочка неподвижно лежала на полу, кожа ее горела. Страшный жар, в десять раз сильнее, чем летний зной, не давал стоять на месте. Чейз отскочил, одежда на нем чуть не загорелась, рядом что-то полыхнуло. С какой скоростью надо двигаться, чтобы не обгореть? Сержант плакал и пытался добраться до ребенка. Пламя дохнуло ему в лицо, опалило кожу. Оно больше не потрескивало, а ревело, стены горели до самого потолка.