— Вон она, пап, — сказала Тари, показывая пальцем.
— Кто? — спросил Джозеф. Он обшарил взглядом окна, но в них отражалась только спокойная синева неба. Никакой девочки не было.
— Вон, видишь? — Тари отняла руку, помахала кому-то и помчалась назад по дороге.
— Тари! — крикнул Джозеф и кинулся следом. — Сейчас же вернись!
— Все, спряталась. — Тари встала как вкопанная и насупилась. — Ты ее напугал.
— Напугал? Ее?! — Он схватил дочь за руку. — Давай пойдем скорей к твоему морю. Надо выехать засветло. Хватит с меня. Можно ведь и еще куда-нибудь съездить. Или в поход сходить. Хочешь в Торонто? Или на Гавайи? Да хоть на Мадагаскар.
— Давай лучше здесь останемся. Здесь веселей.
— Веселей? — Джозеф вытаращил глаза. — Веселей?
— Мы еще к дяде Дагу не сходили.
— В другой раз. Не так уж это далеко от Сент-Джонса. Еще съездим. Стой, а ты откуда знаешь про дядю Дага?
— Мама рассказывала. А как же Джессика?
— Ей и без нас хорошо, — ответил Джозеф. Он хотел добавить: «Господи, да она же мертвая, она же теперь призрак. С ней-то уж точно ничего больше не случится. Это о нас, живых, надо беспокоиться».
— Она мне сегодня приснилась. Как будто мы с ней в сарае.
Ноги Джозефа приросли к земле.
— В сарае? В нашем сарае?
Тари молчала.
— Когда?
— Это просто мое отражение было. В старом зеркале. — Тари сморщила нос и покачала головой, делая вид, что это все ерунда. — Да не она это была. Фигня. Проехали.
— Когда ты ее видела?
— Не знаю. Вчера.
— Давай-ка помолчим. Болтать вредно, а пешком ходить полезно. Пошли быстрей. — Они скорым шагом двинулись вниз по дороге, слышно было, как шуршит гравий. В лесу постукивал дятел. Слева на дереве закаркали две вороны. Над головой пронеслась птица. По Тари и Джозефу скользнула тень, и на дорогу метрах в трех перед ними шлепнулась рыба. Джозеф задрал голову и увидел улетающую ворону.
«Что ж она не блестит?» — глядя на рыбу, подумал Джозеф. Он подошел ближе и увидел, что рыбья чешуя совершенно черная и вдобавок шевелится. Оказывается, рыбу облепили мушки. Они жужжали, ели, гадили и откладывали яйца.
Джозеф резко втянул в себя воздух. Прищурился, потом до боли зажмурился и снова посмотрел под ноги. Рыба оказалась серой, а вовсе не черной. Серые мушки, обезумев, лезли друг на друга. Джозеф таких в жизни не видел.
Тари тоже посмотрела на рыбу и перевела взгляд на отца. Джозеф как раз собирался спросить, видала ли она серых мух, но дочь опередила его:
— Пап, — спросила она. — А что чувствуют, когда умирают?
«Ни черта себе», — подумал Джозеф.
Эндрю Слейд сжал в потном кулаке комок хлеба. Мякиш в ладони — странное ощущение. И приятно, и тошно. Смутно вспомнилась няня. Мелькнула и пропала. Толстые пальцы Эндрю запахли свежей выпечкой. Оплывшие щеки лоснились на солнце, сальные волосы спадали на лоб. В глазах отражались морские блики и три белые точки — это чайки кружились над бухтой, требовательно крича. Эндрю разжал кулак и внимательно изучил мякиш. Хлеб покрылся причудливым узором — отпечатались линии ладони, Парень злобно ухмыльнулся и скатал неровный шарик размером с бейсбольный мяч. Крючок десятый номер был уже на леске. Эндрю наклонился его поднять. Тут же голова налилась свинцом, глаза полезли наружу. Черт! И эти джинсы малы. Из всей одежды вырос, какая была. Свистя при каждом вдохе, он неуклюжими пальцами нацепил хлеб на крючок — сидит вроде крепко, — выпрямился, поднял удочку и посильнее размахнулся. Хоть бы всякая нечисть, что на глубине плавает, наживку не схавала. Эндрю угрюмо поглядел на птиц.