Ближе всего эта фактура - к Новелле Матвеевой, чью «Рыбачью песню» (которую я только что процитировал) Вера положила на музыку, после чего обе Матвеевы встретились, познакомились, спели друг другу и убедились, что это «очень разные песни».
Мне трудно уложить в «слова» разность этих мелодий, этих манер исполнения, но если все-таки укладывать, то… Новелла, прищурясь добрыми глазами, рассказывает сказку, а Вера, раскрыв широко бесстрашные глаза, выкрикивает правду.
Потому что миражи Новеллы Матвеевой - это восполнение реальности, излечение реальности, вытеснение ложной реальности, то есть эмпирической, реальностью подлинной, то есть сказочной.
А у Веры Матвеевой миражи - это правда исчезновения реальности, умирания ее…
Она входит в мир Александра Грина с тем, чтобы задать ему вопрос, на который не ждет ответа:
Зачем же, мой нежный, в лазури безбрежной
ты парус свой снежный на алый сменил,
мечтой невозможной так неосторожно
меня поманил?
Ответа нет, потому что нет реальности: все «нарисовано», а есть лишь магия «имени»:
…Зовусь Мери-Анной, а ищешь Ассоль -
но звонкое имя придумано Грином.
Иль в имени все?
Она подхватывает мотив, навечно вписанный когда-то в русскую поэзию Надсоном («пусть арфа сломана, аккорд еще рыдает»), чтобы задать тот же невозможный вопрос: зачем?
Окончен бал, а вы еще танцуете,
умолк оркестр, и свечи не горят,
а вы танцуете, ногами вальс рисуете,
рисуете который день подряд…
«Рисуете»…
Она вживается в судьбу ибсеновской Сольвейг, чтобы спросить, ради чего та страдает, и становится ясно, что та не знает, ради чего. Ни зло, ни добро определить невозможно, а если что-то и определишь, то это опять-таки будет - «слово».
Невозможно написать про любовь, можно написать только про слово «любовь».
Жизнь - «нарисована».
Уедем на мной нарисованном велосипеде
по этой манящей дороге…
Так, может, вся эта романтическая декорация: ветры, волны, пальмы, звезды - для того и возводится, чтобы осознать, что - декорация. А на самом деле - «ни травы и ни воды и ни звезды». Любимому говорится: «стань водою и травой», - но это лишь испытание на исчезновение.
Ты говоришь, что это звезды,
но подойди поближе -
все сразу станет очень просто:
то угли на траве.
Они угаснут на рассвете…
И Пер Гюнт - «угаснет». На его месте окажется какой-нибудь «пустячок»… пуговица.
Что потрясает у Веры Матвеевой - так это спокойная готовность идти навстречу абсурду. Мужество отчаяния. Ледяная решимость вынести то, что невозможно ни «обрисовать», ни «назвать», ни «узнать».
В итоговом сборнике Веры Матвеевой «Обращение к душе» некоторым песням предпосланы авторские монологи. Скорее всего, они сняты с магнитозаписей, сделанных во время выступлений, и представляют собой импровизации на публике (или в узких компаниях). Однако слаженность этих монологов такова, что читаются они как стихотворения в прозе, и у них есть общая мелодия.