"Гуманистический комплекс" первых послевоенных лет заставил по-новому взглянуть на "божественного" маркиза. "Бесспорно,-- писал в 1945 году Р. Кено,-- что воображаемый мир Сада, желанный его героям (и почему бы -- не ему самому?),-- это прообраз, в виде галлюцинации, того мира, где правит гестапо с его пытками и лагерями".
Французские экзистенциалисты "встретили" Сада холодно. "Нужно ли сжечь Сада?" -- задалась вопросом Симона де Бовуар; можно было подумать, что для маркиза вновь начался XIX век. В духе сартристского физиологизма Бовуар в своем обширном эссе попыталась (без особого успеха) объяснить своеобразие философской проблематики Сада патологическими свойствами его организма: мнимым гермафродитизмом, породившим якобы ревность Сада к женщинам как к своим соперницам и желание их уничтожить. Камю был еще более категоричен. В своем анализе философии Сада в "Бунтаре" он в достаточной мере голословно идентифицировал идеи Сада с идеями его героев вроде Сен-Фона, низводящих "человека до объекта эксперимента".
Но чем дальше в прошлое уходила война, тем более явственно возрождалась сюрреалистическая привязанность к Саду. В 1959 году в ознаменование 145-й годовщины со дня смерти маркиза сюрреалисты устроили специальную церемонию, подтвердившую их верность Саду. Возрождалась также и сюрреалистическая трактовка произведений Сада как призыва к "освобождению", однако это происходило на новой, более серьезной основе -- в обстоятельных работах Ж. Лели (который, как почти все другие исследователи творчества Сада старшего поколения, в молодости был связан с движением сюрреализма). Ж. Лели убежден в том, что у Сада существовали гуманистические намерения. Он даже готов утверждать, что если бы человечество прислушалось к голосу Сада, ему бы удалось избежать позора существования фашистских режимов в Европе. Мысль, конечно, наивная, но наивность такого утверждения -- еще не аргумент в пользу тех, кто, как Камю, путает Сада с его героями. Р. Барт предложил свою концепцию. По его мнению, обвинение в антигуманизме, выдвинутое против Сада, основывается на недоразумении: к Саду подходят как к реалисту, в то время как он постоянно "приводит нам доказательства своего "ирреализма", ибо все, что происходит в романах Сада, совершенно невероятно. Р. Барт прав в том отношении, что Сада действительно недопустимо рассматривать в качестве реалистического писателя. Но разве только реалист может быть удостоен адекватной нравственной оценки?
Что же заставило Сада демонстрировать порок во всем его инфернальном великолепии?