Она продолжала:
– Я держалась два года, пытаясь убедить себя, что монашество – мое призвание. Но все было напрасно. Когда я оставила обитель, Эвелин была совершенно раздавлена.
Семья не оправдала ее ожиданий. А через пару лет, когда Эвелин узнала, что я беременна, она пришла в ужас. Ее единственная дочь, которая должна была стать монахиней, оказалась распущенной женщиной, избравшей участь матери-одиночки. Она не давала мне ни на минуту забыть о моем грехе, она клеймила меня позором.
Кристина опустила голову и замолчала, переводя дух.
Чарли ждал. Он умел ждать не хуже, чем слушать.
Наконец она сказала:
– К тому времени я была потеряна для церкви. Я в значительной степени утратила свою веру.., а может быть, меня отвратили от нее. Я больше не ходила к мессе. И все же я оставалась католичкой, по крайней мере настолько, чтобы мысль об аборте внушала мне отвращение. Я сохранила Джоя и никогда не жалела об этом.
– Ваша мать так и не переменила своего отношения к вам?
– Нет. Мы говорим друг с другом, но между нами настоящая пропасть. А Джоя она просто знать не желает.
– Жаль.
– По иронии судьбы, практически с того самого дня, как я забеременела, моя жизнь круто изменилась. С тех пор день ото дня все шло лучше и лучше. Я еще носила Джоя, когда мы с Вэл Гарднер занялись бизнесом и открыли магазинчик. А когда Джою исполнился год, я уже могла помогать матери. Я здорово преуспела, но это не имеет для нее никакого значения; ее не устраивает ни то, что я, готовясь стать монахиней, не стала ею, ни то, что я мать-одиночка. Она и сейчас, когда мы видимся, постоянно напоминает мне о моей вине.
– Теперь я понимаю, почему вы так болезненно переживаете эту историю.
– Настолько болезненно, что.., когда вчера появилась эта старуха.., у меня невольно шевельнулась мысль – а может, так и должно случиться?
– Что вы хотите сказать?
– Может быть, я должна потерять Джоя. Может, это неизбежно. Или даже.., предопределено.
– Я не понимаю.
Кристина нервно заерзала, лицо ее выражало одновременно гнев и растерянность, испуг и смущение. Она откашлялась и, глубоко вздохнув, сказала:
– Ну, понимаете.., это лишь предположение.., но может быть, бог таким образом наказывает меня за то, что из меня не вышло монахини, что я разбила сердце матери, что отреклась от церкви, хотя была уже так близко к ней.
– Но ведь это...
– Нелепо?
– В общем, да.
Она кивнула:
– Я знаю.
– Бог не злопамятен.
– Я знаю, – она казалась сконфуженной. – Это глупо, нелогично. Это просто тупость. И все же.., это гложет меня. Самые глупые предположения иногда оборачиваются реальностью. – Она вздохнула и задумчиво покачала головой. – Я горжусь Джоем, очень горжусь, но я совсем не горжусь тем, что я мать-одиночка.