Орел расправляет крылья (Злотников) - страница 150

— Государь… — тихо послышалось в приоткрытую дверь.

— Что случилось?

— Украины польские взволновались…

Я замер. Вот дьявол… вроде ведь уже решил ни в какую войну не ввязываться.

— Хорошо. Я понял. Ступай, — отозвался я и снова развернулся к сыну, в глазах которого не было уже ни тени сна. — Ты чего это тут? А ну-ка, давай клади ручку под щечку.

— Пап… а это значит, война будет? — блестя любопытными глазенками, спросил Ванька.

— Может, и будет, — не стал спорить я, поскольку взял себе за правило никогда не врать сыну.

Нет, я, конечно, не настолько продвинутый родитель, чтобы рассказывать ребенку всегда и всю правду. А то есть такие… на вопрос пятилетнего ребенка «А откуда я взялся?» начинают ему честно и откровенно рассказывать про взаимоотношения мужчины и женщины, половой акт, мастурбацию и так далее… На это — меня не хватало. Если Ванька задавал вопрос, коий я считал щекотливым, то я старался как-то обойти его, ну там заболтать, отвлечь, но из-за Ванькиной настырности делать это становилось все сложнее и сложнее. А если уж не удавалось — то прямо говорил, что этот вопрос мы обсудим позже, когда он подрастет. Да еще и обставляя условием, что ежели он хочет узнать ответ на него от меня, то более никому он его задавать не должен… Но врать — нет, никогда.

— А ты меня с собой на войну возьмешь?

— Нет, — прямо и без увиливаний ответил я.

— Почему? — после некоторого сопения обиженно спросил Ванька.

— Потому что война — не для детей.

— А я не дите, — гордо заявил Ванька, — я — царевич!

— То — да, — согласно кивнул я, — ты — царевич. Но… маленький еще. Когда боярских да дворянских новиков в строевые Разрядные списки вносят, знаешь?

— Не-а.

— В пятнадцать годов.

Ванька разочарованно скривился.

— Это я до пятнадцати годов на войну не попаду?

Я едва не рассмеялся. Ох, мальчишка мой родной… Но сдержался и ответил серьезно:

— Нет, ты — попадешь. Потому как ты — царевич. Но пока — рано.

— А ты мне скажешь, когда можно будет? — даже не столько спросил, сколько попросил сын.

— Непременно скажу, — пообещал я. — А теперь — спи. Люди, они ведь во сне растут. Когда снится, что летишь. Вот тогда-то самый рост и идет.

— А мне такое часто снится… — сказал Ванька удивленно. Ну еще бы… Папка-то, оказывается, и про сны ведает. Ну дела…

— Ну вот и хорошо. — Я поцеловал его в теплую щеку и поднялся на ноги. — Спи. А я пошел.

— На войну собираться? — догнал меня Ванькин вопрос, заданный уже сонным голосом.

Я усмехнулся и, не ответив, вышел из горенки.

Когда я подошел к кабинету, Аникей, как обычно, торчал за своим бюро. Я иногда даже удивлялся — когда он спит? Когда бы я ни пришел — хоть в самую ночь-заполночь, он всегда встречал меня за конторкой… В кабинете меня уже ждали. Мишка Скопин-Шуйский, патриарх Дионисий, избранный на сей пост после смерти Игнатия четыре года назад, Качумасов, Митрофан… ближний круг.