По словам и Светония, и Диона, Цезарь также называл Антония и Децима опекунами Октавиана; о том, что они пытались воспользоваться своими опекунскими правами, нигде не говорится. В любом случае у Филиппа, как у отчима, были перед ними преимущества.
Что еще удивительней — в завещании Октавиан объявлялся приемным сыном Цезаря; а значит, ему следовало принять имя Цезаря и называться Гаем Юлием Цезарем Октавианом. Поскольку не имелось прецедентов подобного посмертного усыновления, юристы до сих пор гадают, могло ли оно иметь юридическую силу. Октавиан оказался в состоянии найти приемлемое для всех решение.
Каждому гражданину назначалось по триста сестерциев (для сравнения: годовая плата римского легионера после реформ Августа составляла девятьсот сестерциев). По закону Октавиан — или все три основных наследника — несли личную ответственность за выполнение этого обещания. В последнем порыве патрицианского великодушия Цезарь завещал свои обширные сады над Тибром городу, для свободного пользования всех горожан.
Новость о таком завещании быстро разлетелась за пределы сената, и на улицы вышли толпы людей. Однако Антоний, имевший достаточные силы, чтобы противостоять конфискации, не спешил возвращать захваченные ценности. Ему срочно требовались деньги для устройства ветеранов Цезаря. Ведь речь шла о войске, на котором в конечном итоге и зиждилась власть Антония — а не на его временном обладании консульской должностью, защищавшей его от судебного преследования, только пока он ее занимал. Позднее люди поняли: для того чтобы получить завещанные каждому выплаты, им придется дождаться Октавиана; этим и объясняется радость, с которой его встретили, когда он наконец добрался до Рима.
Через пять дней после ид тело Цезаря мимо толп скорбящих горожан понесли на Форум. Ни один римлянин не сделал больше, чем он, чтобы увеличить мощь и престиж Рима и Римской державы, и только Помпей, вероятно, сделал не меньше.
Антоний произнес погребальную речь, обычный панегирик, в котором в присутствии сограждан покойного и его «предков» (то есть людей в их масках) перечислялись его заслуги.
Подобных похорон не было ни до, ни после. Над лежащим в гробу телом подняли восковое изваяние Цезаря, так чтобы видели все присутствующие. Пока Антоний говорил, особое приспособление медленно поворачивало изваяние, демонстрируя все двадцать три раны на лице и теле.
Толпа стенала и рыдала; Антоний возбудил ее еще больше, приподняв на изваянии тунику с пятнами засохшей крови, бывшую на Цезаре в день убийства, и показав раны, находившиеся под ней. Этого люди вынести не могли. Дальнейшие события вышли из-под контроля.