Несколькими днями ранее Цицерон получил письмо от Антония, который со всевозможной любезностью просил его о личном одолжении и в то же время предупреждал: «Хотя я не сомневаюсь, что твоя судьба, Цицерон, вне всякой опасности, я все же уверен, что ты предпочитаешь прожить старость в спокойствии и почете, а не в тревоге».
Цицерон, которому было немного за пятьдесят, понял намек и в ответ пообещал всегда идти навстречу любым пожеланиям Антония.
В тот самый день, 26 апреля, он написал Аттику и предсказал большую резню (caedem maximam) — истребление всех, кто желал смерти Цезаря, если они не присоединятся к Сексту Помпею или к Дециму Бруту, находящемуся в безопасности — в Цизальпинской Галлии с двумя легионами.
Октавиан добрался наконец до Рима, когда только-только окончилась суровая расправа Долабеллы с мятежниками. Если верить летописцам, когда Октавиан миновал городские ворота, вокруг солнца засиял большой разноцветный ореол — знамение, по-видимому, благоприятное. Чтобы не показаться высокомерным и не произвести ложного впечатления, молодой человек оставил большую часть свиты и вошел в город в сопровождении лишь нескольких человек — для охраны от уличных головорезов. Ведь он, в конце концов, пришел как проситель, ходатайствовать перед преторским судом о признании усыновления. Шаг этот был слишком важен, чтобы рисковать получить отказ, если кому-то из магистратов не понравится, как он демонстрирует свои силы. Октавиан, конечно, надеялся расположить к себе Антония, убедить его вернуть без борьбы деньги, взятые у Кальпурнии в ночь мартовских ид. Что же касаемо бумаг Цезаря, вряд ли Октавиан ожидал их вообще получить.
Антоний вернулся в Рим в середине мая. Его въезд в столицу был полной противоположностью прибытию Октавиана. Консула сопровождали шесть тысяч вооруженных воинов; столько людей насчитывалось в легионе, да и то редко — обычно в распоряжении командира легиона имелись пять тысяч человек. Когда Антония спросили, зачем ему шесть тысяч воинов, Антоний поразил Рим заявлением, что это, мол, его личная охрана. Более грубую демонстрацию незаконной власти трудно даже представить. Цезарь никогда не заходил столь далеко. Происходящее убедило оптиматов, что убийство диктатора не восстановило республиканской libertas, а напротив, подтолкнуло Рим в обратном направлении — к власти, устанавливаемой с помощью военной силы.
Как заметил Цицерон, деспота убили, а деспотизм остался. Теперь у Антония было в Риме больше сил, чем у Лепида, которому в любом случае предстояло покинуть город и управлять двумя огромными и лишь частично покоренными провинциями — одна в Галлии, другая в Испании. Стало ясно, что до конца года, когда истечет срок консульства, Антоний намерен набрать как можно больше войска. Для чего же ему целая армия? У Цицерона на сей счет сомнений не осталось: войско Антонию нужно, чтобы развязать войну со своими врагами и в конце концов захватить власть в стране.