– Ты знаешь, Вадик, кажется, мой Борька женится!
– Ну вот, а я что тебе говорил?
– Да нет, все дело в том, что невесту-то он подцепил с квартирой! Кажется, у нее там одна мать в трехкомнатной, я точно не в курсе. Ты же знаешь, мы с Борисом сейчас не ладим... Но жить они намерены там, он сам сказал. Если так, то это и для нас хорошая новость, верно?
– Ну, ты погоди, лисичка-сестричка: это еще, как говорят, вилами на воде писано. Он еще не женился и не переехал...
– Но если все-таки женится и переедет – тогда как? Вадим, не увиливай от ответа! Я устала встречаться с тобой на квартирах подруг, понимаешь?!
«Сама живи пока, с тобой я ничего по закону сделать не могу, – сказал как-то Борька. – Но если здесь появится кто-нибудь из твоих хахалей... Тогда пеняй на себя, поняла? Пока менты подоспеют, вам обоим уже понадобятся санитары». И Ольге Геннадьевне как-то не пришло в голову проверить – не пустая ли то угроза...
– Понимаю, Олюшка, как не понять. Думаешь, я сам не устал от такой жизни? Если в самом деле все так, как ты говоришь, тогда отчего же... Если он и правда выпишется и не будет претендовать на квартиру – в чем я, честно говоря, сомневаюсь... В общем, нужно будет с ним серьезно поговорить. Разумеется, не давить на парня. Если только он добровольно...
– Разумеется, дорогой. Предоставь это мне.
Этот разговор состоялся примерно за месяц до уже упомянутого судьбоносного совета в распавшейся семье Кривицких. И дней за десять до другого бурного объяснения – между двумя людьми, которых насмешница-судьба тоже связала общей фамилией и общей жилплощадью. Однако считать их одной семьей мог только такой «неисправимый идеалист», каким был покойный Феликс Михайлович Жемчужников.
Припомнив ту недавнюю сцену в квартире на улице Комиссаржевской, Ольга Геннадьевна невольно передернула плечами, словно от озноба. Второй раз в жизни она видела Борьку в бешенстве. Да что там видела: сама стала причиной и объектом его гневного припадка! Брр... Почти как тогда, когда погиб Феликс.
Жемчужникова инстинктивно потерла горло – настолько живо оно хранило ощущения, вызванные двухнедельной давности железной хваткой Бориса. Ощущения, прямо скажем, мало приятные! Могильные... Слава Богу, что на ней был свитер из ангорки с толстым воротником – только благодаря ему не осталось следов от пальцев этого негодяя. Пришлось бы тогда объясняться с Вадимом, а эти объяснения могли бы их завести о-ох как далеко...
Глядя на дорожный пейзаж сквозь стекло, испещренное дождевыми брызгами, штрихами и зигзагами, она думала о своем и едва слушала болтовню Вадима – о погоде и о политике, о видах на урожай и на будущее демократии.