Чисто интуитивно анатом взял безымянный орган большим и указательным пальцами одной руки, а указательным пальцем другой начал слегка поглаживать маленькую «головку», красную и возбужденную. Тело больной, до тех пор совершенно расслабленное, непроизвольно напряглось, тогда как орган слегка увеличился в размере и стал ритмично сокращаться.
— Он шевелится! — завопил Бертино. — Молчи! Или ты хочешь, чтобы пришел аббат?
Пальцы Матео Колона скользили по странной выпуклости, словно добывали трением огонь. Вскоре анатому и впрямь удалось высечь искру: по телу больной пробежала дрожь, бедра приподнялись, туловище выгнулось, подобно арке, опираясь на ступни и затылок. Стан И нес заколебался, подчиняясь ритму пальцев анатома. Дыхание участилось, сердце бешено колотилось, кожа блестела от пота —под руками анатома тело Инес явило все болезненные симптомы, терзавшие ее по ночам. Хотя больная по-прежнему лежала без чувств, сеанс, казалось, не причинял ей страданий. Она шумно и тяжело дышала. Безжизненное выражение лица сменилось похотливой гримасой. Между полураскрытых губ виднелся трепещущий язык.
Бертино перекрестился. Он никак не мог понять, что происходит: то ли его учитель изгоняет нечистую силу, то ли, напротив, вселяет дьявола в тело Инес. Он чуть не упал в обморок, когда больная открыла глаза, осмотрелась и в полном сознании предалась дьявольской церемонии анатома. Ее соски набухли и затвердели, и вот уже она сама принялась мять их пальцами, не отрывая от незнакомца похотливого взгляда и бормоча непонятные слова.
Казалось, агония Инес сменилась исступлением страсти — frenesi veneris. Пребывая в полном сознании — если позволительно так выразиться, — она откинулась на подушку, лежавшую в изголовье грубой кровати.
Несмотря на стоны, конвульсии и укоризненные «как-вы-смеете», Инес не противилась анатому.
— Как вы смеете? — шептала она и проводила языком по соскам. — Я целомудренная женщина, — и увлажняла пальцы губами.
— Ах, как вы смеете? — вздыхала она и шире раздвигала ноги. — Я мать трех дочерей, — и продолжала теребить соски. Да как вы смеете? — молила она и не сопротивлялась.
Задача анатома была не из легких: с одной стороны, не поддаться заразительному возбуждению больной, с другой — не позволять этому возбуждению угаснуть. Вдобавок Бертино, не перестававший креститься, непрерывно задавал вопросы, вскрикивал и даже позволил себе предостеречь учителя:
— Вы совершаете кощунство, святотатство!
— Закрой-ка рот и подержи руки.
Бертино, впавший в помрачение рассудка, подчинился.