I
"Кариай, Верагуа. Золотые копи, ниспосланная Провидением земля, изобилующая золотом, где люди украшают им руки и ноги, покрывают и отделывают сундуки и столы! На женщинах золотые ожерелья До лопаток. В десяти днях пути отсюда — Ганг. От Кариай до Верагуа не дальше, чем от Пизы до Венеции. И все это было мне известно: из Птолемея, из Священного Писания Это рай на земле…, — смог бы написать Матео Колон подобно тому, как его тезка-генуэзец писал королеве. «О, моя Америка, сладостная, открытая мною земля», — эти семь слов лучше всего описывают эпопею Матео Колона.
Прошло немного времени, и анатом понял, что эта странная болезнь, это чудовищное уродство, в сущности, нечто вроде новой Вест-Индии. По возвращении в Падую он обследовал сто семь женщин, живых и мертвых. К своему крайнему изумлению, он установил, что «член», обнаруженный им у Инес де Торремолинос, имеется у всех женщин «крошечный и скрытый за плотью срамных губ». К тому же он с восторгом убедился, что эта маленькая выпуклость воздействует на тело и желания других женщин точно так же, как на тело и желания Инее. Подобно Колумбу, сбившийся с пути анатом нашел гораздо больше того, что искал, —ключ к любви и наслаждению. Невозможно объяснить, каким образом эта сладостная драгоценность — duke tesoro — веками оставалась незамеченной; нельзя понять, как поколения ученых, восточных и западных анатомов, не обнаружили этот бриллиант, видимый невооруженным глазом, стоит лишь раздвинуть плоть вульвы.
«О, моя Америка, сладостная, открытая мною земля», — записал анатом в начале шестнадцатой главы своего труда «De re afiatomica».
Под вздохи и восклицания «любовь моя» анатом ласкал берега новых земель. Подобно вышедшим из зеленой чащи краснокожим индейцам, которых бородатые боги сочли полулюдьми-полуживотными, женщины несли дары новому Властелину Царства Венеры. Он шел вперед, исследуя генитальные леса, со шпагой в правой руке, Священным Писанием в левой и крестом на груди. Он продвигался вглубь материка, и вот однажды Бог повелел ему: «нареки имена вещам», и на исходе каждого дня анатом стал записывать в дневник: «Если мне дано право наречь имена открытым мною вещам…» — и называл эти вещи по именам. Так, завершив кругосветное плавание, он высадился на землю, сотворенную из его ребра.
Под вздохи и восклицания «любовь моя» он целовал песок неизведанных земель, водружал знамена и мучительно подыскивал слова для новых открытий. Ему не приходилось сражаться с врагами или храбрыми индейцами. Довольно было указать перстом и заявить: «Это мое!» — и по мановению его пальца — опытного и умелого — распахивались чащи, впуская Его Величество.