— Нет.
Расстелил рядом с колыбелью кусок полиэтилена, собрал на него верхний слой грунта, жирную, черную землю, под которой обнаружился вполне себе желтый песок Песок — лучший грунт для колыбели.
— …Тебе бы как раз туда — как раз твоим бредовым идеям соответствует. Если есть у тебя какая-нибудь вина — все, можешь не ходить. В три счета сдохнешь. Сходил бы, проверил…
Я стал копать песок Не торопясь, вгонял лопату, нажимал, вытаскивал, опрокидывал на пленку. Песок был равномерным, не очень рассыпчатым, не очень мягким. Колыбель откапывать следует на три лопаты — если меньше, тебя могут учуять сверху, если глубже — можешь поутру не проснуться. Тяжесть на грудь давит, во сне может дыхательный центр отключиться.
— А выпь? — Алиса разволновалась. — Это же самое поганое — выпь.
Я подумал, что выпь, наверное, что-то выпивает. Кровь. Ты спишь, а тут приходит выпь — и всю кровь выпивает. А без крови не жизнь, это всем известно. Хорошее название, понятное, ясно, что ждать. Падь — падаешь, хлябь — хлябаешь, выпь кровь выпивает. Шейкер опять же, шею свернет в полторы секунды. Гомер рассказывал, что раньше эти названия совсем другое обозначали, неопасное. Простые слова, добрые, предметы полезные. А сейчас плюнуть хочется.
Я плюнул.
— Выпь, когда человека увидит, так действует. Подкрадывается поближе — и начинает вопить. Громко так — у-у-у. И вся гадость в округе сразу знает — ага, здесь есть что пожрать. И не убить ее — маленькая, серая, шустрая, не найдешь. Вот так она за тобой и ходит — вопит и вопит, и днем, и, что самое страшное, ночью.
— И что?
Я принялся мельчить и рыхлить землю в колыбели.
— И то. Вопит и вопит, вопит и вопит, до тех пор вопит, пока тебя кто-нибудь не слопает. А сама выпь тут как тут уже — и остатки подбирает — она ведь маленькая, ей много не надо, палец съест — и рада. Вот раньше выпь была?
— Нет, наверное.
— Правильно. Раньше не было. А теперь есть.
— Это потому, что Предел, — сказал я.
— Что?
— Предел Дней, Предел Зла.
— Это как?
— Просто. Владыка Сущего — он наверху живет…
— На небе, что ли? — Алиса с недоверием хлопнула в ладоши.
— На небе, на небе. Только не на этом, а на другом. В космосе.
— Ну да, конечно.
— Так вот, — продолжил я. — Слишком много развелось в мире падших и поганцев разных. Раньше их мало было, а теперь вот, наоборот, много. Так много, что между ними стали и праведники уж совсем-совсем незаметны. И Владыка все это затеял для того, чтобы отделить хороших людей от плохих. Когда крутом вообще одно зло, праведники на его фоне проявляются более отчетливо.