Перед самым Новым годом в Центральном доме экзотериков состоялся вечер памяти Ксенофонта Степного. Вся наша семья получила приглашения; надувшуюся Аленку оставили с соседкой, а мы втроем отправились на улицу Демьяна Бедного. Бабушка была в провинциальной жакетке черного плюша и черной же юбке из чего-то вроде сатина, мама надела свое шелковое платье в алых цветах, в последний момент повязавшись импровизированным шарфиком (второпях отрезанным от куска черного шелка, предназначавшегося на кофточку), отец пришел в новой нейлоновой рубашке, в отглаженном костюме, в котором ходил только на партсобрания, в узеньком черном галстуке. Благодаря этому вечеру мы ухитрились попасть в легендарный буфет Центрального дома экзотериков, где отец, не в силах сдержать удивления, взял себе витую темно-коричневую бутылку "Двойного золотого", а своим дамам - по стакану яично-желтого мангового сока и по эклеру, а я отказался от лакомств, скорее всего, от робости, а может быть, и от грусти. За соседним столиком в одиночестве попивал из небольшого конического графинчика водку давешний молодой человек с площади Дзержинского; заметив бабушку, он дружески кивнул ей, потом вздохнул, пожал плечами и вернулся к надкушенному бутерброду, украшенному не только ломтиком нежнейшей розовой семги, но и кружочком лука, и ломтиком кислого даже на вид лимона, и крошечной черной маслиной с заботливо вынутой косточкой.
Шорохи и покашливания притихли, и сам Благород Современный, открывая вечер, выразил сожаление, что не удалось выбить Большого зала, который, несомненно, также был бы переполнен, учитывая значение возвращения такого выдающегося аэда в ряды русской культуры. Сухощавый Ястреб Нагорный, и красавица Таисия Светлая, и Иван Петровский, знаменитый критик, и даже почему-то народный скульптор Жуковкин сидели, подобно полубогам, в президиуме, и какие-то старики и старухи выходили к микрофону с воспоминаниями (из которых я, к своему ужасу, уяснил, что дядя Глеб был вовсе не монахом, а кроме того, лучше всего играл после обильной трапезы и возлияния), а во второй части исполняли его эллоны - и я, пожалуй, даже похолодел - настолько это было далеко и от Малого зала ЦДЭ, и от воспоминаний, принадлежавших старикам и старухам, и даже от бабушки, и от меня самого, и от грядущего нового года и программы "Голубой огонек" - родниковой водой в помятой алюминиевой кружке, в жаркий день где-нибудь на среднерусской равнине, вдали от жилья, показались мне эти эллоны, или течением неторопливой, глинистой осенней реки близ кирпичного провинциального городка, продутого степными ветрами, и завыванием метели за окном показались мне они, когда дрожат стекла в доме, а ты сидишь на полу, объятый тревогой и счастьем, протянув руки к говорливому пламени, что беспокоится за приоткрытой дверцей печи. С какими-то не очень нужными словами вызвали на сцену бабушку, и рукоплескали ей, и подарили букет морозно-белых астр, а она стояла, сгорбившись, и не зная, что сказать, и мы пошли домой.