С нашей точки зрения, выгоды казались безграничными. Это была сладостная сделка, потенциально создающая невообразимые перспективы. И что делало ее еще слаще, нам не надо было получать одобрение Конгресса – процесс, который ненавидят все корпорации, особенно подобные «Bechtel» и MAIN, которые не любят раскрывать свои бухгалтерские книги и открывать свои тайны. Томас Липпман, адъюнкт в Институте Ближнего Востока и бывший журналист, красноречиво суммирует все преимущества этой сделки:
«Саудиты, купаясь в деньгах, ссужали бы сотни миллионов долларов Казначейству, которое пользовалось бы ими вплоть до момента выплат поставщикам и подрядчикам. Эта система гарантировала бы работу этих денег на американскую экономику… Она также гарантировала, что менеджеры комиссии с согласия саудитов могли предпринимать что угодно, не отчитываясь перед Конгрессом».
Определение параметров этого исторического соглашения заняло меньше времени, чем можно было бы себе представить. Теперь надо было найти способ его воплощения. Для приведения процесса в движение в Саудовскую Аравию отправился кто-то на самом высоком правительственном уровне с конфиденциальнейшей миссие й. Я никогда не знал этого наверняка, но полагаю, что это был Генри Киссинджер.
Кто бы ни был этим посланником, первое, что он должен был сделать, это напомнить королевской фамилии о случившемся с Моссадеком в Иране, попытавшимся пренебречь британскими нефтяными интересами. Затем он должен был сделать очень привлекательное предложение, от которого Саудам было бы сложно отказаться, учитывая при этом, что выбор у них, на самом деле, невелик. Я уверен, что у них создали впечатление, что альтернатив всего две – принять наше предложение и воспользоваться нашей поддержкой или пойти путем Моссадека. Когда посланник вернулся в Вашингтон, он привез согласие Саудов подчиниться.
Правда, было одно небольшое препятствие. Мы должны были убедить всех ключевых игроков в саудовском правительстве, хотя, как нам и сказали, это было чисто семейное дело. Хотя Саудовская Аравия не была демократией, сам королевский дом нуждался в определенном согласии.
В 1975 г. меня бросили на одного из таких ключевых игроков. Я всегда называл его про себя принцем У. – принцем Уэльским – хотя и не думал, что он и в самом деле наследный принц. Моей задачей было убедить его, что SAMA принесет пользу его стране и ему лично.
Это было не так-то легко, как показалось поначалу. Принц У. полагал себя добрым ваххабитом и не собирался безучастно наблюдать, как как страна скатывается к западному меркантилизму. Он также считал, что постиг все коварство наших предложений. У нас, по его словам, были те же цели, что и у крестоносцев тысячу лет назад: христианизация арабского мира. Частично, разумеется, он был прав. С моей точки зрения различие между нами и крестоносцами и впрямь было не особенно велико. Средневековые европейские католики утверждали, что их цель спасение мусульман от чистилища и ада, мы утверждали, что хотим модернизировать саудовское общество. По правде говоря, думаю, что и крестоносцы, и корпоратократия заботились лишь о строительстве империи.