Полк, утративший своего «орла», считался опозоренным и не получал нового «орла» до тех пор, пока не заслуживал этого каким-либо выдающимся подвигом или захватом вражеского знамени. Подобным же образом, уже в более поздние времена, вновь сформированные полки из призывников должны были заслужить право на вожделенный символ на поле брани.
Столь же прославленными, как и соединения, имевшие «орла», были и многочисленные батальоны и эскадроны императорской гвардии, а самой элитной частью ее являлись ветераны Старой гвардии. Гвардия набиралась из самых достойных солдат линейных батальонов, и зачисление в нее было вожделенной честью. Существовала изрядная конкуренция — у каждого полковника был свой «лист ожидания», и после каждого сражения в нем появлялись имена тех, кто отличился на поле боя. Помимо престижа и более высокой платы, гвардия, когда не участвовала в военных кампаниях, бывала расквартирована в Париже — что само по себе было изрядной привилегией. Наполеон трясся за жизнь своих старых гвардейцев, как скупец над своим золотом. Их в основном держали в резерве и никогда не бросали в бой, кроме как в самые напряженные моменты сражений. Тогда, в четком строю, они величаво появлялись на поле боя и выбивали с него противника, уже наполовину сраженного только одной их репутацией.
Внушающая благоговейный ужас поступь их колонн, которые решали исход столь многих сражений на обагренных кровью полях сражений, сотрясла землю в последний раз в сражении при Ватерлоо. И когда они, подобно многим до них, отступили под смертоносным огнем и сверкающими штыками английских воинов в красных мундирах — весть об их поражении стала подобна смертному приговору. Крики «Гвардия отступает!» разнеслись над полем битвы, и люди, которые до этого момента еще верили в конечную победу своего кумира, поняли, что сражение проиграно. Но с гвардией еще не было покончено, и три батальона строем каре, которые Наполеон бросил поперек линии отхода, стойко держали свои позиции, пока не получили приказ к отступлению. Сократив строй в глубину с трех шеренг до двух, они удерживали свою последнюю позицию на плато Бель-Альянс. Именно здесь граф Камбронн, их командир, дал классический ответ англичанам на предложение сдаться — не тот, несколько театральный, ответ, который ему часто приписывают: «La garde meurt, mais ne se rends pas» («Гвардия умирает, но не сдается»), но куда более естественный в устах солдата: «Merde!» («Дерьмо!»)
Ветераны Старой гвардии заслужили громкую славу, но немало пришлось ее и на долю остальной Великой армии. Вся громада ее деяний все еще не до конца освещена историей, хотя прошло уже около двух столетий с тех пор, как их божественный идол был отправлен в ссылку. Голубые мундиры ее пехотинцев, сверкающие стальные нагрудники и шлемы с плюмажем ее кирасиров, темно-синие куртки, медные нагрудные знаки и шлемы ее карабинеров блистали сквозь клубы порохового дыма самых знаменитых сражений былого. Аустерлиц, Йена, Эйлау, Фридланд — их названия все еще сияли отраженной славой наполеоновских «орлов». Тогда в Европе мнилось, что не существует предела боевых возможностей французских войск. Но предел все же нашелся, и вскоре мир услышал такие названия, как Бородино и Березина, Лютцен и Лейпциг. И наконец, с роковой неизбежностью из донесений, доставляемых посыльными, исчезли иностранные названия городов и местечек, сменившись одними только французскими — Минмираль, Шампобер, Монтро, Лан и др.