— Зачем ты пришла?
— Поговорить с тобой, — ответила она, — сказать тебе...
— Что сказать?.. Что?..
— Чтобы ты не убивал медведя. По крайней мере, не завтра. Хотя бы через несколько дней...
Тараба совсем растерялся:
— Но почему?
Она глубоко вздохнула:
— Когда ты его убьешь, тебе придется уйти, а я этого не хочу.
Так же тихо, как и вошла, она опустилась рядом с ним на сено. Он ощутил на лице ее горячее дыхание.
— Люб ты мне... — прошептала она и протянула ему руки.
И было в этом жесте, в этих протянутых руках столько теплоты и нежности, столько желания и доверия, что у Тарабы по всему телу разлилась сладостная истома. Его, огрубевшего от суровой партизанской жизни бойца, давно отвыкшего от женской ласки, сейчас неудержимо потянуло в эти объятия. Его руки сами обвились вокруг ее стана, голова легла ей на грудь.
— Люб ты мне, — повторила она.
Тарабе показалось, что сено под ними куда-то исчезло, черные стены сарая раздвинулись, а их тела, слитые воедино и ставшие вдруг необычайно легкими, почти невесомыми, парят над землей, словно в безвоздушном пространстве...
Утром его разбудили крики старика. Он выглянул наружу. Солнце стояло уже высоко. Старик, в одних штанах и рубахе, от нетерпения приплясывал на месте перед сараем.
— Поспешай, голубчик, он, проклятый, уже лезет! Пулемет-то у тебя заряжен?
— Не беспокойся, дед, мой пулемет всегда наготове, — ответил Тараба.
Он подхватил пулемет и выбежал из сарая. Если бы старик пригляделся этим утром к Тарабе повнимательнее, то, наверное, заметил бы в глазах пулеметчика какую-то нерешительность и странную медлительность движений. Но, к счастью, старик был слишком занят медведем и ничего не заметил. Выйдя из сарая, Тараба первым делом бросил взгляд в сторону дома. У порога сноха старика выливала из ведра воду. Озорно улыбаясь, она украдкой поглядывала на Тарабу. Это его приободрило, он тоже улыбнулся ей и довольно решительно зашагал вслед за стариком, прислушиваясь к его возбужденному голосу.
— Я, сынок, хочу себе из его шкуры шубу сшить, — тараторил старик. — Люди говорят, медвежья шкура дюже теплая и от дурного глаза бережет. Не знаешь, правда это или нет?
— Еще бы не правда! В медвежьей шкуре можно и на снегу спать, — ответил Тараба. — Только ты, дед, учти, я в него из пулемета стрелять буду, и твоя шуба дырявая будет, как решето.
— А ты разве не можешь ему в башку целить? — спросил старик.
— Ну что ж, воля твоя, попробую.
Они шли очень быстро. Вскоре добрались до конца поля и оказались у самой опушки леса. Тараба стал внимательно вглядываться в чащу.