— Мы тоже можем стать завсегдатаями, — ответила Деборе Ларком Александра. — Мы здесь обосновались на все лето.
— Когда-то давно мы жили в Иствике, — сказала Сьюки, немного задыхаясь. — И знали одну из ваших предшественниц, Бренду Парсли. Она была первой женщиной-священником унитарианской церкви.
— Мы ею очень гордились, — растягивая слова, с типично бостонской иронией произнесла Джейн. На самом деле троица злодеек безжалостно заколдовала Бренду, отчего, когда та начинала проповедовать, изо рта у нее вылезали перья и булавки.
Лицо молодой священницы, профессионально внимательное и чуткое, не показало ни малейшего проблеска узнавания.
— Я слышала это имя, — призналась она, — но это было так давно, в шестидесятых или в начале семидесятых.
— Совершенно верно, — резко сказала Джейн. Александра безошибочно догадалась, что у Джейн возникла неприязнь к собеседнице, и в то же время она с ревностью почувствовала возбуждение Сьюки, затруднявшее ее слабое дыхание.
— С тех пор столько воды утекло, — с напускной веселостью промурлыкала Дебора Ларком. — Это было еще до моего рождения. — Под тройным испытующим женским взглядом она запнулась, почувствовав себя неуверенно; ее спонтанный порыв приветить гостий пошел на спад. — Ну, я просто хотела вас поприветствовать. Излишне говорить, что мы были бы рады видеть вас на собрании нашего братства как-нибудь в воскресенье. — Настал тот момент неловкости, который случается, когда духовное лицо, не имея никаких внешних подсказок, делает подачу и ждет со стороны собеседника какого-нибудь проявления, которое позволило бы понять, каков статус Бога в его сознании. — У нас бывают не только службы, — храбро продолжила она, получив в ответ лишь молчание, — по вторникам мы устраиваем ужины, на которые приглашаем и одиноких, и целые семьи, а в конце лета планируем антииракский поход.
Чтобы их безответное молчание не сделалось мучительно долгим, Александра сказала:
— Мы окончательно еще не определили свои планы.
— Приходите, если сможете, — прощально пропела Дебби Ларком с облегчением; свой долг она выполнила. Средними пальцами обеих изящных рук она заправила длинные блестящие темно-каштановые волосы за уши — чуть выгнутые чашечкой, как у Сьюки, — одарила их еще одной призывной, подобающей случаю улыбкой и быстро удалилась, оставив позади себя, словно аромат духов, ощущение контраста между добродетельной и гибкой в обращении молодой женщиной и тремя старыми дамами, сделавшимися недружелюбными и скучными в своей испорченности. Ее появление перед ними было своего рода наказанием: когда-то и они были такими, как она, здесь же, в этом самом городе.