Иона Тинкер, чьего архаического имени Александра до сих пор не знала, в своих поблекших и обветшавших шелках, стойко выслушивая эту торжественную тираду, не шелохнувшись сидела на первой скамье, рядом с двумя заброшенными детьми Джейн, их старательно державшимися в тени супругами, несколькими образчиками молодого третьего поколения и даже беспокойной мелюзгой, представлявшей четвертое. Род продолжается, хотя отдельные его члены отпадают.
Что касается Джейн, их злой колдуньи Джейн, то чем больше ее превозносили, тем более отсутствующей она казалась — лишь маленькая квадратная ниша в церковной атмосфере, витающая над их головами, как прямолинейный крест. Совершенно незаметные глазу тросы, тянувшиеся от концов его перекладины к темным мореным балкам потолка, время от времени ловили случайный отблеск света и напоминали в этот миг следы падающих звезд. Учтивый оратор нехотя закруглялся, тщетно подыскивая точное слово, чтобы закрыть дело Джейн. Он ее не любил, Александре это было ясно. Никто из присутствующих ее не любил. Она была одной из них, но все же не совсем такой, как они, а это хуже, чем быть полным аутсайдером, желающим приспособиться, такого легко простить. Только другие ведьмы, объединенные тайным бунтовским заговором против гнета условностей, могли любить Джейн. А оратор даже не упомянул о единственной страсти, которая была способна поднять ее до высот самоотверженности, — о ее музыке, ее виолончели, о постоянной боли в ее левой, несмычковой руке.
Паства с облегчением вернулась к Книге общей молитвы. Голоса взмывали в мольбе, напоминая монотонное урчание зверя, накидывающегося на каждый кусочек исполненного страданий кранмеровского[48] текста. Хор вела хрупкая жена Роско, до тех пор остававшаяся невидимой. Ее пронзительный голос вгрызался в уши с упорством жука-долгоносика:
— Господь, ты, кто утешил Марфу и Марию в их скорби, снизойди к нам, скорбящим по Джейн, и осуши слезы плачущих.
— Услышь нас, Господи.
— Ты, прослезившийся при гробе умершего Лазаря, утешь нас в нашей печали.
— Услышь нас, Господи.
— Ты, воскресивший мертвого к жизни, даруй сестре нашей Джейн жизнь вечную.
— Услышь нас, Господи.
— Ты, посуливший Рай вору, который раскаялся, даруй сестре нашей Джейн радости небесные.
— Услышь нас, Господи.
Глаза Александры наполнялись жгучими слезами, между тем как язык и горло извергали слова, вливавшиеся в огромный бессмысленный хор. Джейн ушла; она, Александра, будет следующей. Из отдаленных провинций ее тела, из ее немеющих ног, из недр вышедшей из употребления матки уже приходят сводки, предвещающие приближение смерти; приступы головокружения и тошноты сигнализируют о том, что ее органические ткани истончились; стена между внутренним и внешним стала проницаемой. Слезы градом хлынули по ее щекам.