Маленький Говард, с расширенными глазами следивший за разговором, который велся над его головой, проблеял:
— Бабуля, мы тебя любим.
— Спасибо, Говард. И я люблю вас.
Старший Говард, заботливо взглянув на нее, сказал:
— Александра, в городе, кроме дока Пита, есть и другие врачи. Он сохраняет свою вывеску только для того, чтобы направлять пациентов к сыну в Провиденс. Через два дома от меня на Док-стрит, за почтой, открыл практику блестящий молодой врач из нью-йоркского Слоуна-Кеттеринга[63]. Он молодой и в курсе всех последних достижений. Он мне сказал, что не хочет всю жизнь прогрызать себе ход в Большом Яблоке, платя тройные налоги и баснословную квартирную плату. Жизнь в маленьком городе, где много зелени и никто не запирает дома на ночь, прекрасно ему подходит. Как и небольшая дружная семья. Две девочки, хорошенькие, как бутончики. Он хочет держать их в государственной школе до девятого класса, пока гормоны не улягутся. Вам было бы неплохо ему показаться. Я могу замолвить словечко и устроить для вас визит еще до Дня труда.
— Хоуи, — вклинилась Марси, — я думаю, маме нужно меньше Иствика, а не больше. Она и ее подруги думали, что возвращение сюда омолодит их, но, разумеется, этого не произошло. Мама, ничего, что я так говорю? Это не несправедливо? Ты разочарована. Волшебства, на которое ты рассчитывала, не случилось. Я не слишком углубляюсь в психологию?
Эта розовая бородавка у нее на носу, думала Александра. Почему она ее не выведет? Бородавки могут перерождаться. Еще месяц тому назад она бы отмела попытку дочери анализировать ее положение, но сегодня она чувствовала себя обессиленной и только сказала:
— Нет, это не несправедливо. Я не уверена, что это правда. Не могу точно сказать, зачем мы сюда приехали. Может, затем, чтобы оказаться лицом к лицу с тем, что когда-то сделали, и исправить или хотя бы отчасти исправить, прежде чем…
— Умереть! — пропищал маленький Говард, показывая свои щербатые зубы в сияющей улыбке. Должно быть, он доставляет много радости своим учителям.
— Говард! — рассердилась Марси. Она называла сына Говардом, а мужа Хоуи.
Но в наивно произнесенном ребенком запретном слове Александра воочию увидела единственный ответ смерти: продолжение жизни — в ее генах. Во внутренней борьбе семейной жизни, в ее топорных попытках приспособления и прощения, в комедии вступления в клуб, который вынужден принимать тебя в свои члены в момент твоего рождения.
Пока они рассаживались за столом и приступали к еде, которую Марси — милая, неловкая, скромная Марси — заботливо приготовила, Александра представила себе уровни, и пласты наследственности и родства, невидимо разветвляющиеся, с карточками, выдаваемыми отсутствующим, умершим и еще неродившимся игрокам. Каждый получает свою роль. Муж, Говард, и мама, Марси, уселись на противоположных концах стола, а бабушка и мальчики — по бокам, напротив друг друга, Александра — как третий ребенок, от которого всегда можно ждать, что он поведет себя как-то неправильно. Стул рядом с ней остался, хотя прибор, предназначенный для Сьюки, убрали.