- Извелся мой Евгений. Просыпается и ложится с одним. А что дальше с фабрикой? Что будет? - прошептала она, умоляюще глядя на кассира. Викентий Александрович пожал плечами, горло ему вдруг точно сдавило, слова застряли.
Выдавил с усилием:
- Беспокоиться не надо. Фабрика нужна, ведь сколько еще безработных. И потом помните, как писали сами большевики в своих статьях: "Повесить замок на предприятие, когда имеется возможность пустить его в работу, преступление". Так что не волнуйтесь.
- Дай-то бог, а то все думаем, куда мы тогда. На биржу - в очередь.
Мухо, отодвинув тарелку, мрачно пообещал:
- Придете ко мне, устрою.
К Викентию Александровичу подсел Ахов, осоловевший быстро, размякший. Сладкая улыбочка от выпитого вина объявилась вдруг на небрежно бритом лице.
- Викентий Александрович, может, найдется у вас на покрытие убытков, пусть и под проценты... И потом, где добыть портландского цемента?
Викентий Александрович пожал плечами, подумал немного.
- Вероятно, в Нахичевани или Новороссийске можно достать цемент, но толком не знаю.
Он покосился на стороны: не подслушивает ли их разговор кто.
- А насчет... на покрытие убытков... пошарю в карманах. Возможно, заложу кольцо покойной жены...
А про себя с тем прежним азартом дельца, чующего очередную наживу: "Ах, как нужен комиссионер в командировку за цементом! Ах, как нужен!"
- Да бог с вами, - проговорил он вслух мягко и с улыбкой, отодвинул в сторону липкую ладонь согнувшегося Ахова, вышел из-за стола. От выпитого покачивало, а тут еще музыка из бегемотовой глотки граммофона. Какой-то старинный вальс с погребальным звоном колоколов. Неловко задевая за стулья, Трубышев добрался до Синягина, вертевшего ручку граммофона с усердием деревенской бабы, наматывающей на колодезный ворот цепь ведра с водой.
Заметив возле себя кассира, булочник оставил ручку. Труба граммофона тряслась, как трясется водосточная труба от потоков бурного дождя. Морщась, Трубышев проговорил:
- Экая шумиха... И бестолковая. Не екатерининский бал, Авдей Андреевич.
- Надо развлекать, - развел руками Синягин. Он засопел, разглядывая лицо Трубышева, поняв, что неспроста оказался возле него кассир. Тот, глядя в пляшущую трубу граммофона:
- Не надумали, Авдей Андреевич, насчет масла?
- Как же, как же... Цена, как по лестнице, скачет.
- Тогда завтра занесу я вам ссуду. Ищите и скупайте масло, пока не поздно...
- Благодарю покорно, Викентий Александрович...
Синягин тоже согнулся благодарно. Голова в розовых проплешинах, массивная шея в каплях пота, охваченная золотой цепочкой нательного креста, заставили почему-то Викентия Александровича теперь огорченно вздохнуть.