- Я из села. Родитель - псаломщик. Мать по-хозяйству. Отец - пьяница беспросветный, мать скаредна и ворчлива. Была еще сестра, пропала в гражданскую войну, где-то на Урале. Может, и в живых нет, может, бежала за границу с мужем, казачьим есаулом.
"Что вам, Вощинин, нужно от жизни?"
- От жизни мне надо богатство. Жить в особняке, раскатывать в лихачах и автомобилях. Плыть где-то на пароходе, под солнцем тропиков. Иметь денег столько, чтоб никогда в них нужды не было.
"Но ведь вы были комиссионером у Трубышева?"
Тут он рассмеется. Кто бы знал, что такое комиссионер! Да, он ездил в Архангельск за фанерой, в Арзамас за луком, в Одессу за тряпьем какого-то подпольного портного. Но что за эти поездки? Командировочные да на одну игру в бильярд в "Бахусе".
"А Трубышев больше зарабатывал?"
Тут он даже захохочет. Этот с кистями на карманах совсем как ребенок. Неужели непонятно, что он, Вощинин, просто раб господина. А у господина есть куда прятать деньги. Короче, надо им, агентам, арестовать Трубышева и спросить самого его, сколько он зарабатывал на операциях с фанерой, шерстью, платьями, ржаной мукой, дровами.
"Кто еще заодно с Трубышевым?"
Нет, он не знает. Но думает, что есть. Только надо последить за трактиром "Хуторок". Потому что там бывает часто Викентий Александрович. А это на том берегу Волги. Вряд ли бы так просто пошел Викентий Александрович на ту сторону по льду. Но он, Вощинин, не интересовался этим. Каждому свое место на земле: одному быть золотарем, другому офицером, а третьему быть великим художником.
"Есть разговор в вашем селе, что вы принимали участие в мятеже".
О, тут он поднимет обе руки. Он не желает, чтобы ему приписывали еще и политическое дело. Он поехал в город, где начался мятеж, под дулом маузера какого-то штатского. Поехало несколько парней. Половина разбежалась, не доезжая города. Вощинин вынужден был остаться. Он ехал на телеге, в которой сидел тот штатский с огромным маузером. Сколько в маузере патронов? Вот так-то. В городе этот штатский привел их в один из домов. Здесь была походная суматоха. Пахло вином, порохом, все было заполнено синим табачным дымом. Один из присутствующих в квартире, в штатском тоже, с засученными по локоть рукавами, кричал в лицо высокому, с надменным лицом офицеру, полулежавшему в кресле.
- История не забудет вас, поручик. Ваше имя высекут на Вандомской колонне русского образца...
Офицер ответил, жуя папиросу, кривя болезненно сухое плоское лицо:
- Я не Шарлотта Корде, господа, и не собираюсь через большевистского миссионера карабкаться на страницы русской истории.