И еще мелькнуло знакомое пергаментное лицо. Их глаза встретились, и он на какой-то миг протрезвел, настолько были пытливы и жутковаты глаза. Незнакомец усмехнулся - вспышка вставных зубов, как тем ножом, полоснула по горлу Георгия Петровича, он попытался было встать. Но его осадили снова, сунули в руки стакан и снова через поцелуй той высокой заставили выпить.
Он плохо помнил, как очутился на улице, как орал, что идет к Лимончику, что найдет ее, наверное, сейчас в доме у горбатого старика и будет бить ее, бить стекла, бить горбуна. Он падал в канавы, вылезал, махал проезжавшим извозчикам, гнался за ними, споткнувшись, падал снова, даже кувыркался через голову.
Этот переулок встал поперек улицы, был короток и обожжен одним фонарем на углу. Возле этого фонаря и догнал его человек, тот самый, с пергаментным лицом. Можно было подумать даже, что лицо у него шоколадное, что он турок или индус. И глаза навыкате, красивые, немигающие, были не от русского человека, - от человека, долго живущего под солнцем.
- Погодь немного, покурить бы, - проговорил, ухватив Вощинина за рукав, загораживая дорогу, наполняя тело Георгия Петровича слабостью и ужасом надвигающейся опасности. Вот он склонился, дыша табаком, вином и даже, как ему показалось, шоколадом, солнцем, теплом юга. Человек улыбался приветливо, но страх сковал челюсти Вощинина. Он мотнул головой, и тот тоже кивнул, как остался доволен тем, что у Вощинина нет закурить.
Вот он сунул руку в карман пальто Вощинина, нащупывая там остатки денег.
- Это зачем же? - пробормотал Георгий Петрович, озираясь и чувствуя, как тоскливо и жутко заколотилось сердце. Так билось сердце тогда, в мятеж, когда он убегал из города, оглядываясь на столбы дыма, которые подымались все выше и выше, как из разгорающегося вулкана. У него вдруг мелькнула мысль, что этот из губрозыска. Вот он сейчас скажет спокойно:
"За каким ордером послал тебя Трубышев? И за что ты получил столько червонцев? Чтобы сбежать из города?"
Но рука шарила в кармане, и зубы оскалились хищно, и это напугало Вощинина. Он схватил руку, сжал ее.
- Но, ты, - тихо проговорил человек. - Тебе велено было убираться из города.
- Кто ты такой? - спросил Георгий Петрович. Он оглянулся на мутный свет фонаря, разинул рот, собираясь кричать так, чтобы все окна, сейчас мрачные, неживые, осветились огнями, чтобы захлопали калитки, чтобы человек этот с ликом турка бросился бежать.
Он успел сделать лишь один шаг, как тело разрезало болью, переломило пополам. Он упал лицом вниз, шаря руками шуршащий звучно снег. Дыхание вдруг перехватило еще от одного удара ножом в спину, глаза закрыло темнотой. Этот в крылатке-пальто быстро ошарил карманы, оттолкнул тело Вощинина к забору, и он стукнул ногами, обутыми в белые бурки, по доскам.