Громов хорошо помнил, что оставил пленного и водителя у изгиба траншеи. Теперь же оказалось, что они сидят в какой-то полузасыпанной, обрамленной воронками яме. Причем с обеих сторон окоп был тщательно перепахан снарядами.
— Ну и наделили ж вы меня, лейтенант, пленничком, — попытался было выплеснуть свое неудовольствие младший сержант-мотоциклист, но, услышав грозный окрик Громова: «Отставить разговоры!», тотчас же умолк.
— Кто он такой, попытались выяснить?
— Да нет.
— А следовало бы, товарищ младший командир. На войну как-никак собрались. А перед вами — десантник. Что тут у вас происходило?
— Как что? — огрызнулся мотоциклист. — Не видите: будто специально по нас целились, — проговорил, едва сдерживая дрожь. Он все еще сидел, упершись штыком в грудь пленного и таким образом прижимая его к стенке окопа. Но самое любопытное, что рядом, и тоже с винтовкой в руках, полустояла-полусидела Мария, которую Громов до поры как бы не замечал. Время от времени над ними безумно высвистывали долетавшие с противоположного берега пулеметные очереди, поэтому все трое предпочитали не высовываться. — Да еще этот гад… — продолжал плакаться мотоциклист, — бросился на меня. Если бы не Мария…
— Ну при чем тут я?! — перебила его девушка, почувствовав себя неудобно за слабоволие младшего сержанта. — Только прикладом по голове, чтоб не очень…
— Мой санинструктор, — представил ее Громов майору. — Последняя надежда гарнизона.
Тот придирчиво оглядел девушку, на какое-то мгновение просветлел, но, встретившись со взглядом Громова, понял, что флиртовать слишком опасно, и сразу же вспомнил о ране.
— Болит слегка, — прижал к голове запятнанный подсохшей кровью платок.
— Давайте, перевяжу, — предложила Мария.
— Ладно, бинты марать. Имея такого санинструктора, я бы пооберегся лезть под пули, — посоветовал он Громову.
— И все же, давайте перевяжу, товарищ…
— Майор, — подсказал тот. — Вообще-то, можно и перевязать. А ты, лейтенант, веди этого мерзавца к моему блиндажу. Желаю задать ему, сукиному сыну, несколько принципиальных вопросов. Если только согласишься побыть переводчиком. Ты-то по-немецки неплохо шпаришь.
— Пробую…
— «Пробую»! — хмыкнул майор. — Мне бы так. Когда ты заорал на немецком, я, признаться, даже вздрогнул: «Сам-то он не ихний ли?» — объяснил мостовик уже по дороге к командирскому блиндажу, оставшемуся по счастливой случайности неразрушенным.
— Но когда я скомандовал: «Огонь!» — успокоились.
— Только тогда, — простодушно признался майор.
Пленный шел спокойно, но заложить руки назад отказался. Это был рослый крепкий парень лет двадцати семи. Худощавое аристократическое лицо его чуть-чуть искажал приплюснутый боксерский, очевидно уже претерпевший пластическую операцию, нос. А густые, черные, слегка волнистые волосы и смугловатый цвет кожи указывали на то, что в нем бурлила кровь предков далеко не арийского происхождения.