В одной из своих работ французский лингвист А. Мейе писал: «Просматривая этимологический словарь, мы получаем такое впечатление, будто индоевропейский язык обладал словами и корнями абстрактного и общего значения, между тем как каждый из индоевропейских говоров надо представлять себе вроде какого-нибудь современного литовского говора, бедного общими понятиями и изобилующего точными названиями конкретных действий и мелочей домашнего обихода». На эту распространённую ошибку этимологов указывали и другие языковеды. Психологически подобная ошибка объясняется довольно легко.
Сравнивая общие по своему происхождению слова из разных индоевропейских языков, этимолог реконструирует предполагаемую индоевропейскую праформу. Наряду с фонетической и словообразовательной реконструкцией, ему при этом приходится восстанавливать и древнейшее значение слова. Но поскольку очень часто значения исконно единого слова существенно изменяются в различных языках, стремясь найти в них что-то общее, этимолог иногда начинает пренебрегать конкретными деталями значения. В результате реконструированное индоевропейское значение оказывается более «расплывчатым», более абстрактным, чем в реальных, исторически более поздних, языках. А отсюда складывается ошибочное представление о том, что развитие значений[76] шло от общего, абстрактного значения к частному, конкретному.
На самом деле, многочисленные языковые факты говорят о том, что развитие значений слова в индоевропейских языках шло от конкретного к абстрактному. Подобно тому как в истории мышления абстрактные понятия формируются сравнительно поздно на базе конкретных представлений, так же и в языке слова с более или менее абстрактным значением обычно развиваются на основе слов с конкретным значением.