Между тем Варфоломей ушел очень далеко, и слышно его не было; если б не натянутый канат, обвязанный вокруг мощной груди парня, Гендер давно не знал бы, куда идти. Коридоры раздваивались через каждые три-четыре сажени, к тому же вели то вверх, то вниз, выписывали круги и спирали, временами уводя на очень большую глубину, — а пол, как подтверждал луч «дракульего глаза», был истоптан весь — именно босыми стопами рабов. Впрочем, шум откуда-то доносился, но слишком звучное эхо не давало возможности определить — что за шум, откуда. В шуме этом почему-то все время слышалось Гендеру подозрительное чавканье, Гендер надеялся, что это просто шлепанье босых ног по воде, например, а не подлинное чавканье. Он свернул куда-то в стотысячный, по самым скромной прикидке, раз — и нос к носу столкнулся с кем-то.
Убедившись кратким движением руки, что противник существенно меньше Варфоломея, Пол следующим движением вознамерился дать беглому рабу в морду. Однако противник ускользнул, притом вбок и вверх, из-за проклятого эха Пол не разобрал, куда именно. Неведомо каким по счету чувством Пол знал, что попался ему лисовидный Матвей Сырцов, палач-садист, недомерок и подонок, чье наиболее мерзкое дерьмо без всякого сепаратора выделялось в каждой порции анализа из общей параши, — а выделять его Пол научился после того, как у Сырцова случился пятидневный запор и по приказу Федора Кузьмича пришлось варить для сволоча драгоценное льняное семя.
— Не уйдешь! Знакомая мне твоя харя… узнаю тебя по анализу, по говну узнаю! — не заботясь о логике, рявкнул Гендер, бросаясь в погоню. Потенциальная жертва улепетывала босыми ногами, наймит-сексопатолог уже изобретал мысленно «запрещенные приемы» (скажем, вцепиться в яйца, или там застрелить прямо в лоб, едва ли его фантазия могла изобрести что-нибудь еще более запрещенное). Веревка, к счастью, пока что не кончалась. И направление, кажется, взял он правильное: кто-то впереди пыхтел. Истощенный страстью к старым и полоумным бабам организм Сырцова рано или поздно должен был капитулировать перед злостью и отчаянием экс-врача. Наконец, Гендер этого кого-то догнал и, презрев непривычное ему по работе огнестрельное оружие, треснул беглеца по башке фонарем, тяжелым, как все киммерийское, изготовляемое на века.
И услышал хруст. Очень такой нехороший хруст, отвратительный: врачом не надо быть, чтобы представить себе, как трещит раскалываемая черепушка. Но времени на эмоции не было: Гендер на всякий случай врезал по тому же месту еще раз и еще раз. Фонарь меж тем и не думал гаснуть; удара после десятого Гендер догадался посветить им на то, что бьет (после такой атаки это едва ли мог быть кто). Так и есть. Сырцов. Звездец ему. А вот не вожделей к сивиллам.