— Она в ванной, от теплой воды ей станет лучше. А на ночь дам обезболивающее, и чай с медом. Лекарство ей не повредит — его выписали мне. — терпеливо объяснила я, понимая его волнение за сестру. Бывало, что Етни меня раздражала, но мне казалось, что случись с ней что-то подобное, я бы переживала ужасно. Даже не представляю, чтобы было, если б с моими родителями случилось тоже, что и с его. Смерть родных это самое страшное, и Ирвинг держался вполне хорошо. Но я лишь теперь подумала обо всей величине его горя. Может пока что не стоит судить его?
Ирвинг кивнул, и потому я пошла в комнату. Там я помогла Майе вылезти из воды, и очень кстати, так как она почти засыпала.
Теплая персикового цвета кровать манила к себе, и Майя с сонной радостью туда легла. Она, в отличие от привередливой Етни быстро выпила лекарства и чай. Мне пришлось буквально несколько минут посидеть возле нее, пока она заснет. И это показалось мне таким знакомым, словно я вот так сижу возле ее кровати каждый вечер.
Стоило войти в комнату Ирвингу, я встала, чтобы уйти. Крепкая рука перехватила меня как раз когда я проходила мимо. Злость, вот что я почувствовал при этом. Но почему-то не стала резко вырывать руку, желая понять, что ему надо. Я терпеливо ждала, немного уставшая от этого дня и его поведения.
— Спасибо, — тихо сказал он, и при этом в его голосе звучало «но».
Я удивилась, почти была ошеломлена. Но ума мне всегда было достаточно. Мне хватило мига, чтобы выяснить, в чем дело. Это не было примирением.
— Я поняла. Все по-прежнему, — фыркнула я, и вышла. Наша ненависть с первого взгляда, перешла в негласную войну.
Сначала собака не любит кошку, а аргументы подыскивает потом.
Янина Ипохорская
Лето подходило к концу, а моя жизнь, перевернувшись с ног на голову, так и осталась там. Все словно стало по-другому, хотя я и не могла понять, что именно стало не так. Я была собой, по крайней мере, пока, но что-то едва уловимое, уже начинало подтачивать мою жизнь и те порядки, что давно сложились, изнутри.
Первую неделю Майя привыкала к нам, намного сложнее, чем ее брат. Ирвинга обожали в доме все, кроме меня, и он отвечал взаимностью, даже мне, но явно не любовью. Наша ненависть приобретала границы, когда рядом были родители, мы больше молчали и обращались друг к другу лишь, в крайнем случае, а это бывала самая натянутая крайность. Мы двое понимали, что родители не поймут нас, и будут расстраиваться. А вот остальных мы как-то не стеснялись, чтобы изливать свое негодование друг на друга. Майю это огорчало, потому что я почти сразу же полюбила ее, она привязалась ко мне, Ирвинг же был ее братом. А Етни это удивляло, что мы постоянно были с Ирвингом на ножах, она даже не знала, что я умею толком на кого-то сердиться, то есть на кого-то кроем нее. А Майкл так и не понимал, что мы не играем. Как ребенку, ему не были понятны причины нашей неприязни, впрочем, как и мне. Она просто была, и я даже не думала, что должно быть как-то иначе. Ирвинг был кем-то близким, кого все равно нужно терпеть. А неприязнь…она была, и я не могла этого изменить.