Габриэлла тоже была возбуждена. Она его хотела.
Лукан уже готов был завершить свою миссию, когда повернул ее руку и увидел нечто поразившее его. На безупречно розовой коже виднелись крошечные синеватые полоски шрамов от порезов. Такие же шрамы были и на бедрах.
Порезы острым лезвием бритвы.
По всей видимости, она подвергалась истязаниям в детстве.
— Господи! — Лукан посмотрел в глаза Габриэллы; его голос дрожал от ярости. — Кто это сделал?
— Это не то, что ты думаешь, — поспешила заверить его Габриэлла.
Лукан кипел от злости, он потребует ответ за каждый шрам на ее теле.
— Скажи мне правду.
— Это все ерунда. Забудь…
— Назови мне имя, черт возьми, клянусь, я голыми руками убью этого сукина сына…
— Это я… я сама сделала, — хрипло выдохнула Габриэлла. — Никто. Я сама… сама…
— Что? — Держа ее за тонкое запястье, он внимательно осмотрел руку, покрытую крошечными синеватыми шрамами. — Ты сама? Но зачем?
Габриэлла высвободила руку и опустила в воду, словно закрывая перед ним дверь в свое прошлое. Лукан чуть слышно выругался на языке, которым редко пользовался.
— Как часто ты это делала, Габриэлла?
— Не знаю, — пожала плечами женщина, не глядя на него. — Я оставила эту привычку… уже давно.
— Поэтому в раковине на кухне лежал нож?
Она посмотрела на него жалобным, почти затравленным взглядом. Она не хотела, чтобы Лукан затрагивал эту болезненную тему, и он не хотел причинять ей страдания, но желал понять, что могло заставить ее острым лезвием резать собственное тело.
И она делала это регулярно.
Габриэлла нахмурилась, ее взгляд остановился на лопавшихся мыльных пузырьках.
— Послушай, давай сменим тему, — произнесла она, с трудом выдавливая слова, — я не хочу говорить об этом…
— Может быть, тебе надо об этом поговорить?
— Ну конечно. — Габриэлла натянуто рассмеялась. — Может быть, ты еще заставишь меня написать заявление в полицию на имя детектива Торна? А потом отправишь в психушку, где ради моего же блага из меня сделают овощ?
— Подобное уже было в твоей жизни?
— Люди меня не понимают. Никогда не понимали. Иногда я сама себя не понимаю.
— Чего не понимаешь? Причину, по которой тебе хотелось причинять себе боль?
— Нет… я не хотела причинить себе боль.
— Тогда почему ты это делала? Господи, Габриэлла, у тебя же сотня шрамов.
— Повторяю, я не хотела причинить себе боль. Мне вообще не было больно в такие моменты. — Габриэлла тяжело вздохнула. С минуту она молчала, потом заговорила, заставляя Лукана удивленно смотреть на нее: — Дело не в боли. Вопреки мнениям так называемых специалистов по детской психологии, меня не мучили воспоминания о пережитых травмах, обидах или оскорблениях. Я резала себя, потому что… меня это успокаивало. Вид крови действовал на меня умиротворяюще. Это всегда были маленькие, неглубокие порезы. Когда текла кровь, я переставала чувствовать себя странной, не такой, как все; напротив, мир вокруг меня обретал гармонию и равновесие.